семьях она знала лишь понаслышке, ей представлялось, что любой старшей сестре время от времени хочется придушить надоедливого братца не меньше, чем ей порой хотелось придушить Гарольда.
– Хоть какую-нибудь, Фрэнки.
В ответ она промолчала. С ее приезда в Венецию прошло всего несколько недель, к тому же они заранее договорились, что ей нужно взять паузу, отдохнуть, восстановиться – оставить этот год позади.
– Когда тебя можно навестить? – спросил он, решив сменить стратегию.
– Зависит от того, – ответила Фрэнки, – с какой целью.
– С целью проведать, дорогая. Убедиться, что у тебя все хорошо.
– У меня все хорошо. Это я тебе могу сказать и по телефону, совершенно необязательно прыгать в самолет и тащиться на другой конец света. – Она сощурилась. – Что тебе на самом деле нужно?
На том конце установилась тишина, и Фрэнки на мгновение заподозрила, что Гарольд повесил трубку, этим не раз заканчивались их особенно бурные разговоры, но тут послышался вздох досады, а за ним последовали слова:
– Было бы здорово обсудить книгу. – Он ненадолго замешкался. – Ты нам должна еще одну рукопись, моя дорогая.
Да, еще одна рукопись, а потом… Впрочем, про «потом» она не хотела даже заикаться, боясь услышать в ответ то, о чем и так давно догадывалась.
– Я тебе все покажу, когда будет что показывать, Гарольд. Когда допишу. Когда книга будет готова.
Он снова тяжело вздохнул.
– Фрэнки, времена Эмили Дикинсон прошли.
– И что ты этим хочешь сказать?
– Что нельзя запираться на чердаке и бесконечно высиживать свои сочинения, а потом вылезать оттуда с готовой книгой. Позволь мне помочь.
Но Фрэнки не хотела его помощи, убеждала себя, что такая помощь ей не нужна – в прошлый раз вышло боком. Она аккуратно внесла в текст все изменения и улучшения, которые он предложил, и даже, на свою голову, использовала его идею для концовки, о чем Гарольд никогда не уставал напоминать. И поначалу Фрэнки была ему благодарна, она даже взбодрилась от совместной работы над книгой. Но на первом же мероприятии по случаю публикации Гарольд принялся с самодовольной ухмылочкой спрашивать всех подряд, как им понравилась концовка. А когда собеседник заверял обоих, что в жизни не видал финала элегантнее, что это изюминка всей книги (так писали в каждой рецензии, и гости, в сущности, лишь повторяли чужие мнения), Гарольд всем телом подавался вперед, подмигивал и доверительно сообщал:
– Это я придумал.
Гостям от этого признания делалось не по себе, или, быть может, они просто не были к такому готовы, слишком уж сильноґ было идеализированное представление о том, как пишутся книги; глаза их удивленно округлялись, и одно неловкое мгновение они в растерянности переводили взгляд с Фрэнки на Гарольда, с писателя на редактора, пытаясь угадать, чья заслуга больше. Не позволяя паузе слишком затянуться, Гарольд со смехом клал руку на плечо Фрэнки и заверял собеседника, что книга –