существом. Эстер не знала – и никогда не узнает, что я так его про себя называла. Выбор цвета, объясняла она, был связан с Кейп-Кодом – местом, где она познакомилась с Мэтью и где наша семья провела много счастливых дней.
– Платья просто прелестны! – сказала Доуви с выражением счастья на лице: как всегда, это была едва заметная улыбка, по сравнению с которой Мона Лиза показалась бы просто воплощением восторга.
Эстер подняла платья на деревянных вешалках, чтобы мы могли их рассмотреть, а когда Зили попыталась схватить одно, отвела руку в сторону – примерить их мы могли только на следующий день, после ванны. Мы знали, что они нам по размеру – однажды мы уже надевали их в магазине на Медоу-стрит, а потом Эстер отдала их в ателье на вышивку, и теперь у горловины блестели яркие бусинки в форме ракушек.
– Что за веселье? – спросила Дафни, войдя в комнату. На ней были шорты (нам не разрешалось носить шорты), открывавшие шершавые коленки и небритые ноги. За ней шла Калла, часто моргая, как будто только что проснулась.
– Платья цветочниц привезли! – сказала Зили, Дафни крякнула и плюхнулась на кровать Розалинды.
Вскоре платья отправились в шкаф Эстер, но сюрпризы на этом не закончились.
– Ваш отец уехал в Бостон и вернется только поздно вечером, – сказала Доуви. Сегодня вас ждет холодный ужин, и можете съесть его, когда захотите.
Доуви ушла, и Розалинда сказала с нарастающей радостью в голосе, хлопая в ладоши:
– Знаете, что я думаю? Давайте устроим девичник!
– О, давайте, как здорово! – Эстер прижала руки к груди. Она уже начинала скучать по нас.
Эта идея обрадовала всех, даже наименее впечатлительных Каллу и Дафни, хотя недавно к их лагерю извечных скептиков присоединилась и я. Девичник означал пикник: на улице, если было тепло, или – в холодную погоду – в нашей гостиной. Отец всегда настаивал на горячем ужине, даже в самые жаркие вечера, и, осознав, что на сегодня мы освобождены от чопорного ужина в душной столовой, где мамино место снова будет пустовать и всем будет неловко, мы почувствовали необычайную легкость.
Время до ужина мы провели на бледно-изумрудных диванах в нашей гостиной, такой зеленой, словно в ней навстречу весне распустились молодые почки деревьев. Эстер принесла поднос с помадами, чтобы выбрать подходящий цвет для свадьбы, и Розалинда наносила разные тона себе на губы, чтобы показать Эстер, как они выглядят на ком-то еще. Розалинда брала помаду, красила губы, улыбалась, складывала губки бантиком, посылала воздушные поцелуи, а потом стирала ее салфеткой и наносила другую – все они были красно-розовых оттенков. Увидев на Розалинде семь разных тонов, от фуксии и амаранта до «цвета балеток» и «яркой гвоздики», Эстер остановила свой выбор на оттенке «цветение вишни» – весеннем, нежно-розовом. Он был ее фаворитом уже давно, и Розалинда, выступавшая за «матовый коралл», решила, что все ее старания как модели