небытия и обильно цитируемый не понятно для какого эффекта любимый стихоплет Георгия Федоровича – «поэт-дурак» Сергей Нельдихен, известный сейчас разве что пожилым литературоведам.
Автор, повторюсь, довольно нечистоплотен в приёмах. Направо и налево разбрасывает он детали нарочито сюрреалистических интерьеров и костюмов, гигантских животных и небывалых технических приспособлений, сбивая с толку, прежде всего, их ненадобностью для развития сюжета. И ведь это при том, что, работая над своей повестью, Каготов фанатично сидел во владивостокских архивах, где зачитывался воспоминаниями современников и наблюдал за одиозными посетителями. Помню, на одной из последующих наших встреч в Таллине, я был просто вынужден бежать от него из бара, замученный какоготовским пересказом писем Элеоноры Прей! Однако, что же мы видим в повести вместо исторических фактов? Серию глумливо перевранных газетных статеек, обилие которых откровенно утомляет, и до глупости, комизма ради, искаженную повседневность портового города. Каготов не брезгует на нескольких десятках страниц окунуть нас в едкий дым, а затем и наркотический диалог героев, словно может быть что-то более затасканное в литературе, пережившей опыты Берроуза. Антураж опиумной курильни и многолетние изучение Каготовым почти потерянной опиумной культуры Восточной Азии всё же недостаточны для оправдания этой сцены.
Дело, впрочем, не в персонажах. Главный герой повести Каготова это сама гражданская война, как феномен. Отсюда и выбор места – Владивосток – самый окраинный фронт того противостояния. События на нём ни на что не влияют и ни о чём не говорят. Всем ясно, что Дальний Восток в любом случае упадёт в руки той силе, что одержит победу в настоящей схватке в Европейской России. По месту и люди, чьи дела, страсти, надежды и желания также никак не могут повлиять на ход истории. И даже не мировой, а своей собственной, личной истории. Тут Каготов последователен, и если не убеждает вас слабоватой фабулой, то отношения героев, напротив, надо признать, ему удались – лишь в этом единственно он честен с читателем.
Вот и колокольня для трактовки названия повести. Герои, несмотря на все метания, изгнаны из неё, и из всей даже истории. Как-то, уже прочитав текст, я, что называется, спросил в лоб у Венедикта о смысле названия. Он лишь отшутился, сказав, что как-то обещал Ксавье Долану (вот и причина каготовской мизогинии?) сценарий с подобным заглавием о судьбе современных русских эмигрантов в Канаде (эта страна, к слову, описана в повести крайне неоправданно, и все её образы будто почерпнуты из какого-нибудь хипстерского блога), и вот, чтобы два раза не писать…. Я не стал допытываться, это с Каготовым совершенно бесполезно, но предложенное мной понимание представляется наиболее верным. Люди, как изгнанники мира, где правит чистое насилие и хаос. Отсюда, вероятно, и отчётливые гностические мотивы в видениях одного из героев.
Гражданская война, по Каготову, одновременно и Великая Декорация,