Брат Амадеус с легкостью оставил монастырь, устроив напоследок погребальный костер из убитых братьев.
– Это последнее, что я мог сделать дл этого дома. Пусть дальше молятся своему мертвому богу, своим страхам и своему похотливому настоятелю, только теперь без меня, – произнес он.
Когда они вышли за ворота, суккуб спросила, почему никто не заметил костра, и разве не положено охранять обитель?
– Вероятно, все они пьяны, – ответил Амадеус. – Настоятель вернется, когда пожелает, а письмо от монахов примет за слишком разыгравшееся воображение или белую горячку. Такие случаи бывали здесь.
Они сели отдохнуть уже на рассвете. В лесу только начали петь первые птицы, и сырая прохладная дымка стелилась по траве между стволов. Амадеуса спасала ряса, и он примостившись к дереву, следил сквозь полуприкрытые веки за голым суккубом. Она устроилась около кустов напротив, обхватив руками колени и, казалось, впала в дрему, что – то тихо напевая. Мелодия завораживала, и обратившись в слух он старался следовать за этой простой и тонкой вязью звуков, которые почему то так сильно затронули его душу. Он тайком рассматривал суккуба, делая вид, что дремлет. Лицо без бровей и ресниц, сплошная кожа, глянцевая, как загустевшая свежая кровь на солнце. Она казалась инородным телом среди пышной темной зелени.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru