в столовую проходил мимо комнаты № 7, той самой, где жил поэт Тарковский. В первый же вечер Димка увидел, как из комнаты вышел небритый, лысоватый брюнет в спортивном костюме, в шлёпанцах и с полотенцем через плечо. Из-под ворота майки, из рукавов и штанин торчали пучки чёрных волос.
Вечером молодые литераторы устроили литературную дискуссию. Из-за этих самых дискуссий Димка и начал нарушать диету. Всё необходимое закупалось в магазинчике неподалёку от дома отдыха. Магазинчик закрывался в восемь вечера, а то, что водки на вечер не хватит, молодые литераторы понимали не раньше девяти. Тогда они отправляли гонцов, и те стучались в опущенные ставни, из-за которых доносились звуки новостей или сериалов. Сторож сидел взаперти и смотрел телик. Если он был выпимши, то приоткрывал окошко, брал деньги и просовывал бутылки, которые литераторы выбирали, всматриваясь в прилавок.
– А это что у вас там?
– «Столичная»…
– Дайте две!
Впускать молодых литераторов внутрь сторож категорически отказывался. Вокруг полно шпаны. А может, он тоже боялся медведей, страдающих бессонницей. Откроешь дверь, и вместе с молодёжью мишка завалится. Из-за шпаны и медведей молодые литераторы не рвались идти в магазинчик – как только доходило до дела, народ тут же отыскивал причины отказаться. Димка же прогулки любит и вызывался сам.
Если после продолжительного стука окошко не открывалось, приходилось топать к станции, где круглосуточно работал магазин под управлением того самого волосатика, из комнаты Тарковского. Если в России мужчина является волосатым брюнетом, то он скорее всего торгует овощами и фруктами. Так уж повелось. У меня, например, только ноги волосатые, вот я извозом и занимаюсь. А будь у меня волосатыми не только ноги, но руки, грудь и спина, стоял бы стопудово за прилавком с помидорами и бананами.
Тропинка к станции шла вдоль автодороги, мимо старых писательских дач и писательского кладбища. Куда ни плюнь – везде писатели, хочешь мёртвые, хочешь живые. Драматург-революционер рассказал историю этого места, подчеркнув ненароком древность своей семьи. Последнее заключалось в том, что три поколения жили в одной и той же квартире в большом жёлтом доме на Смоленке и знали бесчисленные слухи про известных людей. Димка оказался благодарным слушателем, он совсем ничего не знал про жизнь писателей полувековой давности. Итак, согласно рассказу революционера, всё началось лет восемьдесят назад, когда это живописное место было выбрано для концентрированного проживания советских литераторов. Тогда выстроили дачи и заселили первую партию. Поселенцы освоились и стали писать всякую, совсем не подходящую для советских читателей, всячину. Их всех арестовали, и в освободившиеся дома въехали другие писатели с шумными семьями, детьми, нянями и приживалками. Эти оказались более покладистыми, но и среди них нашлись неблагодарные, гадящие под нос правительству, которое тогда почему-то приравнивалось к родной семье.