Голос беременной ярко, точнее громко, иллюстрировал иронию природы, когда она одаривает одно и то же существо двумя диаметральными по силе качествами: насколько рассказчица была мала, настолько её голос был звучен. У рассказчицы, как у многих людей, наделённых голосом, имелось заблуждение, что её пение всем приятно слушать. Она пела громко и не фальшиво, растягивая слова и обводя взглядом примолкших молодых литераторов. Репертуар составляли песни из советских мультфильмов и сентиментальных кинороманов. Некоторые из гостей местами подпевали, остальные же сидели насупившись, пытаясь заглушить алкоголем чувство тоски, нагоняемое пением. Димка потом рассказывал, что многие были готовы вытолкать поющую рассказчицу в окошко вместе с её гитарой. Вовремя вспомнили, что она на седьмом месяце, а лишать жизни неродившееся дитя – грех. Ведь нет гарантии, что ребёнок рассказчицы будет так же горланить где-нибудь лет через двадцать и мучить этим окружающих. Впрочем, даже если бы такая гарантия была, всё равно бы не вытолкали.
После нескольких рюмок Димку стали расспрашивать: москвич ли он. Москвич. Чё, прямо в Москве родился? Чтобы не расстраивать собеседников, не строить разделительную стену в начале знакомства, Димка сказал, что в Москве с детства, а родился в Потсдаме. Типа отец военным был в Западной группе. Потсдам Димка вспомнил потому, что Поросёнок там родился. Собеседники обрадовались, что уличили Димку. «В Потсдаме родился, а говоришь, москвич». Димка виновато улыбался.
На соседнем стуле подёргивала голыми плечами рассказчица Лиса из Кургана.
– Холодно?! – крикнул ей Димка.
– Немного, – ответила Лиса, почти коснувшись своими коралловыми губами его уха. «Интересно, – подумал Димка. – Она колет в губы рестилайн, чтобы они такие пухлые были? И своя ли у неё грудь?» Пожив с Юлькой, он много всего про косметологию узнал. Окно открыли, чтобы выветрить клубы сигаретного дыма. Димка накинул на Лисьины плечи свою олимпийку.
Поэт с еврейской фамилией рассказывал двум критикессам о своём испанском происхождении.
– В тебе правда есть что-то испанское! – щебетали критикессы, а одна то и дело поправляла сползающую с плеча бретельку прозрачной блузочки. Поэт кокетливо теребил бородку кастильского гранда и подбрасывал критикессам новые факты сочинённой биографии. Ногти его выглядели так, будто с пальцев соскребали кожицу, пока не доскребли до ногтей. Скребли неаккуратно. Атмосфера всеобщего флирта накалялась. Долговязый сказочник делился экстравагантными рецептами:
– Мы с пацанами из больнички мешаем спирт с жидким азотом. Получается желе.
– И что?
– Кормим друг друга с ложечки. Эффект любопытный…
Драматург-революционер курил трубку. Марат сообщил бритоголовому ветерану, что его, ветеранские, рассказы ему, Марату, не понравились. Бритоголовый ответил, что Марат дурак, и отвернулся. Димка почувствовал, что частота взглядов, которые бросает на него беременная