написать этот рассказ.
– Люди судачат. По-моему, это отвратительно.
– Рассказ не будет опубликован, – сказал Томас.
– Какая разница? Его уже прочли. Знай мы, что вы исповедуете подобные взгляды, вас никогда бы не пустили на порог этого дома.
– Какие взгляды?
– Антисемитские.
– Я не исповедую антисемитских взглядов.
– Это ваше дело, нас это не касается. Но нас волнует, что человек, выдающий себя за нашего зятя, вторгается в нашу частную жизнь.
– Я и есть ваш зять.
– Вы – низшее существо. Клаус намерен вас поколотить.
Мгновение Томас размышлял, не спросить ли Альфреда, как поживает его любовница.
– Вы можете гарантировать, что этот оскорбительный пасквиль не появится ни в одной газетенке? – спросил его Альфред Прингсхайм.
Томас поднял глаза и пожал плечами.
Тесть отвел его в гостиную, где была Катя, которая вернулась в родительский дом, оставив ребенка няне. Она стояла рядом с братом, а их мать сидела в кресле. Глаза Кати сияли. Она улыбнулась Томасу:
– Клаус жалеет, что рассказ не будет опубликован. Он создал бы ему репутацию. Он считает, до сих пор у него ее не было. Разве не так, братец? Все показывали бы на тебя пальцем.
Клаус потянулся, чтобы ее пощекотать.
– Вы собрались меня поколотить? – спросил Томас у Клауса.
– Чего не скажешь, чтобы порадовать папу.
– Бедный папа, – промолвила фрау Прингсхайм. – Он обвиняет меня в том, что я не сообщила ему, какой ужасный рассказ вы нам прочли. Я ответила, что воспринимала только ритм. Это было так поэтично. Я не задумывалась, о чем он. Мне действительно показалось, что рассказ чудесный.
– Я не пропустил ни единого слова, – сказал Клаус. – Рассказ действительно чудесный. У вас невероятно сильное воображение! Впрочем, возможно, вы просто умеете слушать?
Альфред, который беспомощно замер в дверях, строго обратился в Томасу:
– Я бы посоветовал вам обратиться к истории или сочинять романы из жизни любекских торговцев.
Последние слова были произнесены таким тоном, словно речь шла о чем-то крайне безвкусном и дремучем.
Их самым частым гостем был Клаус Прингсхайм, который сомневался в полезности для Эрики послеобеденного сна.
– А чем еще ей заниматься, как не развлекать своего бедного дядюшку, – спросил он, – когда ему придет охота ее навестить?
– Пусть спит, – сказала Катя.
– Твой муж больше не хочет писать про нас? – спросил Клаус, словно не замечая присутствия Томаса.
Томас видел, что Катя медлит с ответом. После рождения Эрики она стала гораздо серьезнее, в то время как Клаус пытался вернуться к легкомысленному тону, некогда принятому между братом и сестрой.
– Написал бы про нас целую книгу, – продолжал Клаус. – И тогда мы точно прославимся.
– У моего мужа есть дела посерьезнее, – ответила Катя.
Клаус