он.
– А как зовут?
– Катерина.
– Катерина, – задумчиво повторила женщина. – На Речников… Это не Рябинина ли вдова? Алексея Спиридоновича? Мастера с паровозоремонтного?
Рябинин! И фамилия Клавы-Рябинина!
– Похоже. А дочь Клава была у него?
– Ну да. На фронте сейчас. А другая, Лиза, в Горьком живет.
Все совпадает!
– Да, это она, – твердо сказал Михаэль. – Спасибо вам огромное!
– Ну что «спасибо»? А дом как найдете? Пойдем провожу. Я – Надя. Надежда то есть. А тебя как? – спросила Надя, снова переходя на «ты».
– Михаил.
Хотя Надежда говорила, что до улицы Речников недалеко, путь к дому Катерины занял немало времени. Или Михаэлю показалось? Нога еще болела, идти было тяжело, и он с облегчением вздохнул, когда его спутница остановилась у довольно нового двухэтажного деревянного здания. По дороге Надя успела рассказать, что у нее трехлетняя дочь, сама она работает на швейной фабрике бригадиром смены, а муж…
– Его, как война началась, на третий день призвали. И только одно письмо. В военкомат ходила, а там… «Сведениями, – говорят, – не располагаем». Пропал, стало быть, без вести. А это все равно что плен, все равно что клеймо предателя на нем, а значит, и на мне. Так клеймо и носила, пока в одно утро похоронка не пришла. Представляешь? Плачу, слезы текут, и сама не знаю отчего – от горя или от облегчения. Клейма-то больше нет… Вот он, дом Катерины, – сообщила, остановившись, Надя. – У тебя когда поезд?
– Утром должен быть. Товарный до Новой Ладоги.
– А до утра что станешь делать?
– Не знаю. На станцию пойду.
– Вот что, – решительно сказала Надя, – мне отлучиться надо, а ты с Катериной переговори, но отсюда не уходи. Понятно? На перекрестке дожидайся. Ко мне пойдем.
– Неудобно как-то, – смутился Михаэль. Ему и впрямь было неудобно.
– Ну вот еще! Застеснялся! Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик? Пойдем, говорю! Поешь и выспишься нормально.
В доме было несколько квартир. Какая из них Катерины, Надя не сказала. Может, и не знала. Михаэль постучал наугад. Из-за двери послышался женский голос:
– Ну чего тебе еще, баламут? Говорю же: нету Ленки. В деревню поехала.
– Я ищу Екатерину, – отозвался Михаэль.
– Екатерину? – Дверь приоткрылась, из-за нее выглянуло недовольное морщинистое женское лицо. – Это какую Екатерину? Рябинину?
– Да. Она здесь?
– А где ей быть? У себя она. Приболела немного, а так все на заводе да на заводе с утра до вечера. На второй этаж поднимайся, милок, квартира четыре. Уж прости, что тебя обложила. Шляется тут один, по ранению демобилизованный. К внучке моей пристал, как репей колючий. Вот и отправила девку в деревню…
Екатерина Рябинина оказалась постаревшей, осунувшейся, потерявшей былую привлекательность женщиной. На вид ей было лет пятьдесят, хотя Клава говорила, что мачехе нет и сорока. Михаэля впустила не сразу.
– Кого там еще носит?
– Я… я… – запинаясь от волнения пробормотал Михаэль, – я в госпитале