Да нет его, дома этого!
И Галиного лица больше не будет…
Будет расти и с каждым годом меняться Саша-он этого не увидит…
Ни зимы, ни лета, ни кустов сирени…
Даже доктора с его чистыми пальцами…
Даже медсестры с голосом Кармен…
Да как же теперь жить?
Зачем жить, если не видеть?
Он заметался по койке, глухо завыл. К пустым глазным впадинам подкатилась знакомая рвущая боль. И тогда он закричал что есть сил, пытаясь содрать с лица бинты…
2. Обретение Гали
Следующие несколько дней – сколько же их было? – Николай жил призрачной жизнью.
Проснувшись, он сосредоточивался и начинал терпеливо ждать нового сна.
Больше он не буянил. Боли возвращались все реже. Но теперь Николай даже жалел об этом, потому что, терпя боль, он все же чувствовал себя человеком. Стискивать зубы теперь приходилось только на перевязках, а в остальное время он лежал спокойный и глупый, как полено, ни о чем не думал, просто ждал.
Появлялась Нина-Кармен и другая, безмолвная Тоня, ловко ворочали его из стороны в сторону, подкладывали судно, кормили с ложки, делали уколы и другие неприятности.
Его теперь на некоторое время приводили в сидячее положение. Ему казалось, что он падает, но пугаться было лень. Все равно Нина или Тоня подхватят. Сам он ни о чем не спрашивал и на вопросы отвечал односложно.
Он научился слушать. По звукам в коридоре делал вывод, какое сейчас время суток. Прислушивался к голосам, шагам, звону посуды. Потом все стихало. Наступала ночь. А может, и нет. Просто он уходил в сон.
Яркие сны посещали его всегда, будто жалели. Бывали веселые, бывали печальные, бывали и страшные-он с удовольствием смотрел каждый. Во сне он видел.
Наконец однажды Николай проснулся с ощущением забытой много лет назад живой, острой тоски. Ему приснилась Галя. Она сидела рядом, смотрела на него и лила слезы. Каждая слезинка, едва выкатившись из глаз, твердела и превращалась в жемчужинку. Матово переливаясь, жемчужинки бежали по щекам и оставляли на них глубокие бороздки. Но такой она нравилась ему еще больше.
Добежав до подбородка, жемчужинки с чудесным звоном падали ему на грудь и понемножку возвращали прежнюю силу.
И тогда он вдруг вспомнил, как бесили его когда-то Галины слезы. Так звери стервенеют от запаха крови.
И от стыда запылал он весь с головы до ног. Задымились, затлели бинты, вспыхнуло одеяло. Весь горит он, а боли нет, есть только Стыд.
Он заметался, заворочался и проснулся. Долго-долго вспоминал Галино лицо и эти жемчужные слезы. Воспоминание, сперва яркое, быстро отдалялось и заплывало туманом. Вот уж и следа нет. Остались Галя, слезы и Стыд.
Когда подошла к нему с градусником Нина, он спросил:
– Когда ко мне жену пустят?
Нина помедлила секунду, и Николай понял, что она обрадовалась вопросу.
– А жена к вам каждый день приходит. С вами рядом сидит. Но вас нельзя было тревожить. Она и сегодня придет. И мама ваша приходила, тоже сидела.
О-о-о, теперь он знал, чего