этот сучий потрох, решил сбежать, поискать лучшей жизни. А вот это чмо, – Пахан указал на солдатика, – был настолько туп, что дал удрать другому уроду…, которого мы, конечно же, скоро поймаем. Взгляните на них, на этих сукиных детей! Чего вам хочется с ними сделать?
Толпа по-прежнему молчала, но в глазах многих Пахан увидел первые нотки страха. Однако ответа от этого сброда по-прежнему не было, поэтому он прокричал ещё раз:
– Я спрашиваю: что вы хотите с ними сделать?
Тут бойцы, поняв, что Пахан ждёт от них инициативы, нестройно пролепетали:
– Сжечь! Сжечь! Угостить их «лучом»!
– Я не слышу! – проревел Пахан, вскакивая с «трона».
Охранники начали тыкать задний ряд «гражданских» стволами автоматов в спины и кричать:
– Сжечь, сжечь! Сожги их, Учитель!
И гражданские в заднем ряду, а за ним и стоящие в переднем глухо отозвались:
– Сжечь, сжечь! Сожги их, Учитель! Покарай их, Владыка!
Пахан облегчённо вздохнул.
– Раз вы так решили, будь по-вашему! – он сделал вид, что опечален таким жестоким требованием толпы, но не в силах ей противостоять. Толпа тут же умолкла. Пахан снова сел в кресло и чуть слышно приказал:
– На двор их!
Приговорённых взяли под руки и потащили во двор Обители. За ними охранники пригнали толпу. На залитом солнцем дворе уже всё было готово к казни. Солдаты стояли большим полукругом, охраняя периметр; внутри, полукругом поменьше охранники поставили гражданских, а напротив них к специальным столбам привязали деда Пихту и горе-солдатика. Снова повисла пауза. Пахан вышел вперёд, встал между толпой и приговорёнными и с максимально возможным пафосом пробасил:
– Именем и по повелению нашего народа недостойные жить среди нас предаются смерти! – и снял с плеча «луч».
И вот именно в этот момент толпа ахнула и попятилась назад, прочь от смертельного оружия. Пахан поймал этот момент, прочувствовал его, и небывалое удовольствие сладостной волной захлестнуло его душу. Он даже прикрыл глаза от кайфа, ведь каждой клеточкой своего тела он чувствовал: его боятся, его почитают, ему готовы подчиняться беспрекословно… Повелитель…! Не открывая глаз, Пахан снял оружие с предохранителя и поднял ствол на уровне пояса. Волны чужого страха продолжали окутывать его со всех сторон, купая и баюкая, принося несказанное блаженство… Владыка…! Он медленно открыл глаза и сделал шаг в направлении приговорённых. И дед Пихто, и солдатик отшатнулись назад, но верёвки удержали их у столбов. На их лицах был написан ужас: оба они уже не раз видели казнь, и знали, что их ожидает… Бог…! Пахан направил ствол «луча» на деда, сделал ещё два шага и был готов нажать на спуск…
Упс…
Верёвка, связывавшая руки солдатика, вдруг порвалась, и он со всего маху шмякнулся наземь. Куда бежать, он не знал. Да и не хотел солдатик никуда убегать. Он вдруг почему-то решил, что если он сейчас встанет и поднимет руки, то его простят и помилуют, потому что ведь – вон он какой честный: верёвка разорвалась,