комитета, председателя Шулимовского сельсовета и работника ГПУ в лице самого Кривошеева приговорила семью Ярошенко к выселению за пределы Украины с полной конфискацией имущества. Марка заставили подписаться под решением тройки и в сопровождении конвоя и специально прибывших уполномоченных лиц повели его в собственную хату.
Во дворе в это время находился дед Трифон. Завидев Марка в окружении незнакомых людей с винтовками, он замер, словно остолбенев, с лица его сошла кровь, обесцветив кожу в одно мгновенье.
– Чего ж они хотят? – спросил дед дрожащим голосом, когда Марк с конвоем поравнялся с ним. – Что с нами будет?
– Всё добро наше пришли забрать, дед, – сказал Марк сухо. – Говорят, в ссылку отправят нас всех.
– Как же так, Марко? За что такая немилость? Разве мы не пахали, не сеяли, не работали, как волы?
– Работали, дед, работали, как волы. Это правда. Только вот зерно своё прятали от советской власти, да в колхоз не шли, – со злостью выговорил грузный мужчина лет тридцати пяти в кожаной куртке.
– Пулю бы в лоб этому Марко вместо ссылки, – проскрежетал зубами подошедший Кривошеев. – Более справедливо получилось бы, да и в назидание другим твердолобым. – Давайте хлопцы, выводите скотину из конюшни.
В дверях хаты появилась сначала бабка Маруся, за ней стайкой, словно цыплята за наседкой, выпорхнули две дочери и семилетний сын.
Они испуганно уставились на нежданных гостей и не двигались с места. Ванька обеими руками вцепился в юбку бабки Маруси.
– А ну в хату, дети, – строго приказала бабка Маруся, затолкала детей обратно в дом и двинулась навстречу Кривошееву. Его она узнала сразу. Не доходя до него нескольких шагов, она остановилась и, уперев руки в бока, прокричала ему в лицо:
– Что ты тут делаешь, сучий сын!? Чего тебе опять нужно в нашем дворе? Что ты малых детей пугаешь?
– Пришли разорить ваше кулацкое гнездо, бабка, – с нескрываемой радостью проговорил один из уполномоченных. Он был русским, по всей вероятности, одним из тех тридцати пяти тысяч коммунистов-рабочих, которых направила партия для организации колхозов.
– Ой, лишенько мне! – вскрикнула бабка Маруся, и, не поверив словам уполномоченного, спросила Кривошеева:
– Это так? Или обманывает твой человек?
– Правду говорит Сашко, раскулачивать вас пришли.
– Как же так? Было хозяйство, а теперь, что? Нет его?
– А теперь нет. Ни быков, ни коня, ни порося, ни хаты. Нет теперь у вас ничего, бабка, – проговорил Кривошеев с наслаждением.
Марка в дом не пустили, усадили на лавку с небольшим деревянным столиком под развесистым молодым дубком, рядом приставили конвойного. Услышав шум во дворе, из летней кухни вышла Евдоха. Она готовила там корм для скотины, и появилась с ведром пойла в руках. Лицо её вытянулось от испуга, ведро выпало из рук и, качнувшись, чудом устояло на донышке.
Евдоха обхватила лицо