суровый…
– Да и моя дочка со своими тоже суровая, – поддержала её пожилая женщина, едущая в Белгород. – Жизнь вона какая, одной добротой не справишься…
Но женщина в проходе их голосов будто не слыхала. Она плакала, выплакивая свои слёзы, которые больше не могла удержать, и для неё в этот момент не существовало посторонних людей рядом. Рядом с ней была пустота, и никто не мог разделить с ней её горе, и никто не мог ей помочь.
Сияющие вершины
Памяти Елены Юдковской
Приём выдался трудным. Пациенты шли в основном мужчины, а мужчины, как известно, к врачу идут только тогда, когда уже ни есть, ни пить, ни встать, ни сесть не могут, и потому на каждого требовалось не меньше часа, чтобы распутать клубок запущенных болезней. Тем более, что медсестра в этот день у него отпросилась, и он вёл приём один. Прежде у дверей его кабинета мужчин пациентов нечасто можно было увидеть, всё больше сидели там женщины с удручёнными лицами, но в последний год мужчин заметно прибавилось. С чем это было связано, он не знал, впрочем, и не задумывался об этом.
Только в самом конце приёма в кабинет вошла женщина лет пятидесяти, и он вздохнул с облегчением. На что бы она ни жаловалась, симптомы были на её лице, сером, осунувшемся с покрасневшими опухшими веками. Наверняка бессонница, головные боли, скачки давления… Что ещё? Обычная история.
– Я вас слушаю, – он бросил взгляд на её карту, – Елизавета Андреевна. На что жалуетесь?
Он говорил профессионально мягким бархатистым голосом, располагающим к доверию, но и серьёзным, основательным одновременно, внушающим пациенту надежду на его, профессора, помощь.
Как он и предполагал, она стала говорить о том, что плохо спит, что её замучили резкие внезапные подскоки давления, что сердце колотится так, словно не может оставаться на своём месте и сейчас выпрыгнет из груди, как лягушка из болота.
Это несколько необычное сравнение заставило его посмотреть на неё внимательней, но ничего особенного он в её лице не обнаружил. Он лишь отметил про себя, что взгляд у неё какой-то чересчур потерянный, под стать интонации, с которой она говорила. Странная пациентка.
Впрочем, к странностям ему не привыкать. Каких только пациентов, а пуще пациенток, ему не довелось лечить. Кто в горе руки заламывал, кто на коленях ползал, кто скандалил, требуя изменить диагноз, кто грозил с собой покончить, если на любовь не ответит. Всех не упомнишь. Но эта, конечно, другого рода. Вся в себе. Пришла на консультацию, а на руках ни кардиограммы, ни анализов.
– Сегодня уже поздно, вы сможете завтра подойти сделать кардиограмму? Или вам удобней после работы? – он быстро заполнял бланк.
– Я не работаю. Меня уволили из-за болезни.
– Из-за какой болезни? – он удивлённо поднял голову. – Кто вы по специальности?
– Я расписываю посуду, чашки, тарелки…
– Значит, вы художник?..
– Это слишком сильно сказано, я просто мастер, который расписывает фарфор по эскизу художника. Но вообще