над постом медсестёр, не говоря уже о шифрованном языке жестов.
Ко мне подошли два охранника, один больше другого, и встали по разные стороны за спиной.
– Предательница. – Швырнул я своё оскорбление в лицо медсестры с трубкой в руке. Вот кому она звонила.
– Сэр, прошу вас покинуть здание по-хорошему.
Они тут что, других слов не знают? Завели свою песню, словно на повторе. Какой-то крохотной извилиной, которая ещё не пропиталась алкоголем, я осознал, что меня не пустят к доктору Крейгу. Смиренно оставил пост медсестёр и кивнул верзилам.
И вот они провожают меня к выходу, как за спиной раздаётся оклик.
– Мистер Тёрнер!
Весь холл оборачивается к нему, жаждая увидеть продолжение спектакля. Всё же медсестра меня не обманула, не предала. Вот он, собственной персоной. Убийца в белом халате.
– Оставьте. – Бросил он охранникам. – Я переговорю с ним у себя. Мистер Тёрнер, идёмте со мной.
Я победоносно ухмыльнулся своим конвоирам и не забыл одарить медсестру благодарным взглядом, на который он слабо улыбнулась. Может, знала о моём горе, написанном на лице и растекающемуся по венам вместе со спиртом? А может, поняла, что только так меня ещё можно спасти. Я поплёлся за белым пятном в двух шагах впереди по лабиринтам ярких коридоров, на третий этаж. В гинекологию, в которую не совал свой нос уже полтора месяца, с того самого момента, как вышел отсюда с ребёнком и без жены.
– Присаживайтесь. – Попросил доктор Крейг спокойным голосом, но я чувствовал, что он весь на нервах, как и я. Я не принял приглашение и остался шататься у дверей.
Мой собеседник не стал настаивать и в качестве вежливости или из страха тоже остался стоять у своего стола. Какое-то время он просто рассматривал меня, как под микроскопом, пытаясь что-то разглядеть, что-то понять. Я же видел лишь его блёклые очертания на фоне дневного света за окном.
– О чём вы хотели поговорить?
– О том, что вы хотели, чтобы я сделал.
За эти полтора месяца беспробудного пьянства я выходил лишь в магазин за жгучей, исцеляющей сывороткой, но сегодня удлинил свой маршрут. Сам не знаю, как, но вышел за дверь и направился совершенно в другом направлении, пока не добрался до больницы. Только сейчас понял, что стою всё в тех же домашних тапочках, промокших насквозь и пускающих водяные лужи на стерильный пол. Я не ощущал холода, хотя даже не накинул куртку, а декабрь, незаметно заступивший на службу, был колючим, как спицы Полин, которыми она раньше вязала причудливые свитера.
– Я уже говорил вам. – Послышался уже не такой мягкий голос доктора. – Это был вынужденный выбор, иначе бы мы потеряли обоих… Вы подписали документы, что согласны с решением спасать ребёнка.
Он порылся в стенном шкафу и выудил оттуда папку. Шлёпнул на стол и открыл, чтобы я собственными глазами убедился. Я нахмурился, не в силах вспомнить, что подписывал что-то эти несколько месяцев. Пробежав глазами по тексту, который сливался в единую кляксу, я опустился в самый