сына, да ладно, зоотехник в селе человек уважаемый. Отучится, так вообще – на всю округу прославится, молодец. Заварив чай, он подсел ближе к сыну, чуть прихлопнул его корявой ладонью по крепкому плечу, хитро блеснул глазом.
– А чо, Лёшка, народ говорит Галина Катаринина к тебе клонится. Одобряю. Хорошая девка, хозяйственная, хоть и чужая в селе. Давай, не теряйся. У осени и окрутим.
Алешка поморщился, смачно откусил пряник, хлебнул чая.
– Ладно отец. Поглядим….
ГЛАВА 7. ОБРУЧЕНИЕ
– Заходи, родненький, заходи, хороший. Без мужика и жизнь несподручная, ни гвоздь забить, ни дров порубить. Я старая, Галинка слабенькая у меня. А старый, вишь, больше за юбками бегает, лунь седой. Чтоб ему глаза повыпучило. Идол.
Бабка Катарина, нарядная, как на пасху, стояла у ворот, ждала. Юбка до пола, таких уж и не носят, переливалась на солнышке, как перламутр, ткань, видно, старинная, редкая, дорогая. Да и кофта, белая, чуть пожелтевшая от времени, с расшитыми дивными узорами рукавами, тоже была непростой- уж больно тоненькая, нежная, благородная, из старых резных сундуков. Безрукавка с баской вообще казалась произведением искусства, так вещи расшивали цветным шелком только в старину, сейчас и рук золотых нет таких, вывелись. Алешка залюбовался бабкиной красотой, даже рот раскрыл. Катарина заметила, улыбнулась довольно, погладила парня крошечной сухой ладошкой по плечу.
– Видишь, понимаешь. А Галинка, свистушка, все новомодные больше наряды подбирает, вырядится, как клоун в штаны и довольна. Не понимают ни бабы, ни мужики нынешние истинной красоты женской, бродят уродцы среднего полу. Тьху. Пошли, миленький, ручку покажу.
Алешка и не помнил, как в доме у них первый раз было, зато сейчас, как вошёл, так и обалдел. Снаружи домик старенький, бедный, да и внутри обстановка не богатая, но зато вылизано все, начищено, намыто, аж сияет. Даже половники, висящие на стенке маленькой кухоньки, медные, блестящие отражали вечернее солнышко, как рыжие зеркала. Стол, накрытый вязаной скатертью, ломился от пирогов, вазочек с разными вкусностями, стояли крошечные хрустальные рюмочки, и две тяжёлые бутылки тёмного стекла тоже картину не портили.
– Ты, Лешенька, пока поработай, а мы с Галинкой стол до конца соберём, я её в погреб за огурчиками послала, уж больно хороши вышли, малосольные. Сейчас придёт. А у меня именины сегодня. Вот и покушаем вкусного, а наливка моя – просто огонь. Разок попробуешь, никогда не забудешь.
Алешка и опомниться не успел, как угодил за стол. Пирожки таяли во рту, особенно его любимый – с зелёным лучком и яйцами, нежные, поджаристые, душистые. А наливка, это вообще волшебство какое-то, ароматный газ, в который она превращалась во рту, обволакивал душу, делал её мягкой и податливой. Алешка совсем поплыл, сидел, откинувшись на спинку стула, млел, глядя, как странный, тёплый туман клубится по комнате, и в этом тумане круглое, как у матрёшки, лицо Галины, казалось нежным и очень красивым. Как она умудрилась остаться такой круглолицей при