жить.
Алешке хотелось отмахнуться от назойливого голоса жены, зажать руками уши, потому что у него в воспаленной голове мерно бил колокол. Но голос проникал в самый центр сжавшегося мозга, Галина уже не говорила, кричала
– Думаешь, я не знаю? Что у тебя с ней шашни были, вся деревня говорит, гудит, прямо. Может, у неё и ребёнок от тебя? А? Что молчишь, гад?
Алешка молча смотрел в красное лицо жены, потом тихо, почти неслышно прошелестел
– Ты же знала, Галь. Я видел, знала. Так на что ты надеялась? Да, я её любил и сейчас люблю. Но живу с тобой, стараюсь, плохо тебе? Я тебя не бросаю, забочусь, чего ты хочешь от меня? Любви? Нету у меня любви. Её всю Варька высосала, вместе с душой.
Галина вдруг отпрянула, как будто налетела на каменную стену, ойкнула и, схватившись за живот, сползла на пол.
ГЛАВА 9. ЖЕНА
Пустые глаза Галинки пугали. Они были похожи на оловянные ложки, только старые, траченные временем, мутные. Даже яркая, казавшаяся непобедимой зелень чудом исчезла, как будто её залило свинцом, так и смотрели эти остановившиеся глаза куда-то, одним им ведомо куда.
Когда её выписали из больницы – пустую, опустошенную, сдувшуюся, как проткнутый воздушный шарик, она больше не проявляла никаких чувств – ни злости, ни отчаяния, ни любви. Ходила заводной куклой по дому, убирала, готовила, стирала, все молча, все равнодушно, все механически. Вот только однажды она вдруг ожила, когда открыла шкаф, увидела приготовленные детские вещички, аккуратно сложенные, любовно упакованные, тщательно подобранные. Вот тогда, единственный раз взревела раненной медведицей, схватила мешок, сгребла все одним разом и выскочила на двор. Алешка замешкался, а если честно, то просто не пошёл за ополоумевшей от горя женой, струсил, смалодушничал, и выскочил только тогда, когда почувствовал запах гари и страшный женский визг. Эту картину он, помирать будет, не забудет никогда. Отец с бабкой Катариной тащили от пылающего во дворе костра жену, у неё тлели распущенные по плечам волосы и одежда, благо отец сообразил и кинул на неё ватное одеяло, укрывающее приготовленную к рубке капусту.
…
Вся их, после этого начавшаяся жизнь была похожа на тоскливый бег в беличьем колесе. Лешку изгрызло чувство вины, ему казалось, что он стал дырявым, как испорченный термитами старый пень, и в эти дыры полностью улетучились все оставшиеся чувства. Но они с Галинкой старательно строили благополучную семью, строили холодно, равнодушно, скрупулезно.
Все у них получалось, огород давал все, что от него требовалось, скотина росла, как на дрожжах, закрома полнились, дом был полная чаша. Такому дому бы хозяйку живую, весёлую, а не эту – пустую, равнодушную, с мёртвым лицом. Ну уж, что есть, то есть.
В тот вечер Алешка задержался в совхозе, возвращался поздно. Апрельский вечер ласково ложился на отдыхающее село, обволакивал первым теплом и ароматами, обманывал нежным ветерком, и Алешке вдруг показалось, что жизнь вовсе