убить оленя, столь упитанного, хотя до августа месяца было еще далеко, что ему захотелось тут же отослать его Владычице Озера. Двое подручных принесли оленя и сложили к ее ногам, а сам он устроился под лесным дубом, чтобы отдохнуть от полуденного зноя. К вечеру он снова сел на гончего коня[51], а когда вернулся домой, то нашел привычных сотрапезников владелицы этих угодий в полном сборе вокруг роскошной добычи. Ланселот был одет в короткую лесную котту, на голове убор из листьев, а к поясу приторочен колчан. Увидев его въезжающим во двор, дама ощутила, как слезы подступают к глазам от самого сердца; и, не дожидаясь его, она поскорее ушла в большую залу и села там, укрыв лицо руками.
Ланселот подошел к ней; она убежала в соседнюю опочивальню. «Что с моей госпожой?» – подумал юноша. Он стал искать ее, нашел и увидел распростертой на широком ложе, утопающей в слезах. На его приветствие она не ответила – она, которая обыкновенно первая подбегала к нему обнять и расцеловать.
– Госпожа, – спросил он, – что с вами? Если вас кто-то огорчил, не таитесь, ведь пока я жив, я не потерплю, чтобы вас посмели обидеть.
Поначалу она в ответ удвоила рыдания и слезы; но потом, видя его во все большем недоумении, сказала:
– Ах! Королевич, уходите, если не хотите, чтобы мое сердце разбилось.
– Что ж, госпожа, я уйду, раз мое присутствие только досаждает вам.
Он вышел, забрал свой лук, повесил его на шею, приладил к поясу колчан, оседлал и взнуздал своего рысака и вывел во двор. Между тем дама, которая любила его без памяти, спохватилась, что обидела его; она встала, вытерла свои опухшие глаза и вышла во двор в тот самый миг, когда он ставил ногу в стремя. Она ухватила коня за узду:
– Куда вы собрались, отрок?
– В лес, госпожа.
– Слезайте, вы не поедете.
Он промолчал, спешился, и коня увели обратно в стойло.
Тогда она взяла его за руку, повела в свои покои и усадила возле себя на кушетку, или лежанку.
– Во имя вашего передо мною долга, скажите, куда вы хотели уехать?
– Госпожа, вы как будто на меня сердиты; вы не желаете со мною говорить; я подумал, что мне тут больше нечего делать.
– Но куда вы хотели уехать, милый королевич?
– В то место, где я бы нашел, чем утешиться.
– И что это за место?
– Дом короля Артура, который мне называли средоточием всех благ. Я пошел бы в услужение к одному из его благородных рыцарей, а он бы потом посвятил в рыцари меня.
– Как! королевич, так вы хотите стать рыцарем?
– Этого я желаю более всего на свете.
– Ах! вы заговорили бы иначе, если бы знали обо всем, чего требует рыцарское звание.
– Но почему же? Разве рыцари – люди другой породы, чем все прочие?
– Нет, королевич; но если бы вы узнали, какие на них возложены обязанности, ваше сердце не сдержало бы трепета, при всей своей отваге.
– Но ведь, госпожа, все обязанности рыцаря не превыше человеческого мужества?
– Нет;