матушку-Расею!» «Грудью встанем за Святую Лавру!»
Большинство, как и сама Фаина, не знали, что произошло, но скорее душой, чем разумом, понимали, что там, за стенами Лавры, сейчас творится страшное, чему нет и не будет прощения во веки веков. На площади Александра Невского Фаина попала в людской водоворот, который вливался во врата монастыря. Справа и слева её толкали, из уст в уста передавая непостижимую весть: «Владыку, Владыку Вениамина[6]арестовали! Лавру хотят отнять!»
На площадке у Митрополичьего корпуса стояли грузовики с пулемётами и ряд солдат с винтовками наизготовку.
На миг Фаина обмерла от ужаса – а ну как начнут палить в людей без разбора?! Двумя руками она вцепилась в чей-то тулуп.
– Ничего, дочка, справимся, – обернулся к ней мужик, по виду извозчик. – Есть силушка в руках! – он показал крепкий кулак, пропахший дёгтем. – Да не трясись, не станут солдатики в своих, православных стрелять, да ещё в святой обители. На них, чай, тоже кресты есть.
– Православные, спасайте церкви! Антихрист грядёт! – сечкой резанул по толпе истошный женский возглас.
И толпа задвигалась, загомонила:
– Не отдадим святыни, за них наша русская кровушка веками проливалась!
Зажатая между людьми, Фаина не могла видеть ничего впереди, кроме голов и плеч, но сейчас она не чувствовала себя отдельным человеком, вливаясь в общий поток, точно капля крови в одной вене: все кричали, и она кричала, ахала, охала. Когда старуха рядом горько заплакала: «Что же будет? Не простит нас Господь!» – у Фаины тоже навернулись слёзы.
Она вытерла глаза ладонью и вдруг поняла, что толпа замолчала грозно и тягостно. По шее Фаины проскользнул холодок дурного предчувствия. И точно. Начиная от Митрополичьего корпуса, из уст в уста камнепадом покатился ропот:
– Убили! Убили! Батюшку убили!
– Батюшку?! – Охнув, Фаина стиснула в кулаке кончик платка.
– Да кого, кого убили? – гомонили кругом.
– Отца Петра Скипетрова[7]из Скорбященской церкви! – сказал кто-то совсем рядом. – Говорят, в лицо выстрелили.
– Ой, божечки! – тут же горячо запричитала молодая бабёшка в суконном армяке. – Да это же наш батюшка! Такой хороший, добрый батюшка! Он нас с мужем венчал и детей крестил! Да как же мы теперь без него? Осиротели, как есть осиротели! – Громко шмыгнув носом, она с отчаянием посмотрела на Фаину и стала пробираться вперёд сквозь толпу, беспрерывно повторяя: – Что я детям скажу? Что скажу?
«Дети! – как ушатом холодной воды окатило Фаину. – Мне надо срочно бежать домой!»
Вся дрожа, она как безумная стала расталкивать людей вокруг себя, в глубине души уверенная, что прямо сейчас всех, кто здесь находится, должно поразить громом: одних за то, что сотворили, других за то, что позволили сотворить немыслимое злодейство.
К дому Фаина неслась с такой скоростью, что дыхание останавливалось. Василий Пантелеевич, впустивший её в квартиру, обомлел:
– Фаина, что случилось? Да на вас лица нет.
Чтобы