глаз Маркела приметил красную юбку и зелёный шушун, какой носила блаженная. Цепляясь руками за скользкий берег, женщина барахталась и не могла выбраться.
Не раздумывая, он прыгнул в тёмную жижу с россыпью жёлтых листьев:
– Держись, милая, сейчас подсоблю!
Недавно дули ветра, и воды во рву набралось примерно по пояс. Слава Богу, не столько, чтобы кто-то утонул.
Красная юбка колоколом пузырилась на воде. Маркел подгрёб в тот момент, когда женщина обессилела. Мигом выскочив на берег, он двумя руками подхватил утопленницу под мышки и рванул вверх.
Её тело было совсем лёгким. От резкого толчка Маркел завалился на спину, опрокинув свою ношу на себя. Ему в лицо глянули большие серые глаза с поволокой. Мокрая коса попала под руку. С русых волос надо лбом каплями катилась вода. От вида красавицы Маркел обомлел и разом утратил дар речи.
Долгими осенними вечерами Маркел вспоминал спасённую девушку. Снова и снова возвращаясь в окаянный день казни, он представлял себе глубину серых глаз под стрельчатыми бровями и слышал негромкий голос: «Спаси Бог тебя за твою милость. Это я за пустое любопытство наказана. Ждала, что придёт помилование. Грешно смотреть на чужие муки».
Он хотел сказать, что и сам так думает и тоже ждал помилования! А ещё добавить, что девушке надо скорее бежать в тепло, потому как от ледяной воды со студёным ветром прохватит спину и надолго привяжется лихоманка. А пуще всего он хотел бы сам отвести её в безопасное место и усадить возле печи. Про себя посетовал на её родню, что отпускают такую красавицу одну, да на такое зрелище, что девичьим глазам смотреть непотребно.
Опустив взор в землю, она спросила:
– Назови своё имя, чтобы знать, за чьё здравие свечи ставить.
– Маркел Волчегорский, – и зачем-то добавил, – бондарь.
– А я Наталья.
Поклонилась и ушла. А он остался стоять, одуревший и мокрый до нитки.
Какая-то она была особенная: вроде бы обычные глаза, обычные брови, обычная коса до пояса, а всё вместе – необыкновенное, не такое, как у других баб. И выговор у неё был не деревенский. То ли обедневшая барыня, то ли прислуга в богатом доме, но одета слишком потрёпанно. У блаженной Ксении и то одежонка поновее будет. Сплошная загадка без разгадки.
Маркел поганой метлой выгонял из головы ненужные мысли, загружал себя работой, возился с сыном, а нет-нет да и кольнёт в памяти серый сентябрь, разрубленный топором палача на Сытнинской площади.
«Кровь, везде кровь!» – плакала Ксения блаженная. Не дай Господь исполнится её пророчество ещё раз и мостовые вымоются людской кровушкой. Почему-то представлялись страшные железные птицы в небе, что сыплют на город разящие стрелы, и огромные пушки, изрыгающие огонь, а кругом куда ни глянь – разорванные в клочья женщины и дети. Свят-свят-свят, не приведи Господи!
Маркел бросил заглядывать в кабаки и стал чаще ходить в церковь, по-отчески радуясь, когда тонкий голосок сына Егорушки взывал ко Господу о прощении града Петрова. Хороший мальчонка растёт, душевный. Наверняка Феклуша