что общей для человечества верой может быть только философская вера[69]. Следовательно, немецкий экзистенциалист Ясперс не является представителем цивилизационной концепции истории, как это можно предположить из некоторых его рассуждений[70], обобщающих специфику исторической динамики типов цивилизации в творчестве О. Шпенглера и А. Дж. Тойнби[71].
В отличие от развитой сначала О. Шпенглером, а позднее А. Тойнби и популярной по сей день цивилизационной концепции истории (теории культурных циклов), в исследованиях Ясперса акцент делается на том, что человечество имеет единое происхождение и единый путь развития. Метод Шпенглера Ясперс квалифицирует как «физиогномический»: с его помощью можно толковать явления душевной жизни, стиль искусства и типы «настроений», но нельзя установить никаких законов. Таким образом, Ясперс тяготеет к линейной схеме истории. Однако, критикуя Шпенглера за его жесткую привязанность к социокультурным типам, Ясперс полемизирует с марксизмом, выдвигающим экономические факторы как доминанту и определяющую роль в историческом процессе.
Все сказанное дает основание предпринять попытку соотнести наследие философов истории с замыслом темы – с проблемой национальной идеи.
Исходным методологическим базисом движения к познанию феномена национальной идеи может стать выяснение отношения (связи) мотивационной составляющей субъективного исторического процесса с национальной идеей. Непосредственным основанием для подобной методологии является глубинная природа любой национальной идеи. Что же такое национальная идея в принципе? В чем главное ее содержание и логико-онтологическая специфика? Почему даже за пределами философской теории, на уровне, так сказать, обыденного сознания, с феноменом национальной идеи, и в прошлом и в настоящем, люди связывают мощный взлет творческой энергии одиночек и масс? Почему на крутых поворотах истории, в период глобальных и локальных угроз, даже не осознавая онтологического и логического смысла названного феномена, народы, нации и персоналии верят в торжество своих замыслов, уповая на сплочение больших и относительно малых групп деятелей силой единого мотивационного взлета?
Ответ на эти и подобные им вопросы и сложен и прост: сложен, так как требует философско-исторического и историко-психологического подхода и мышления; прост – в силу невозможности не ощутить, не почувствовать необходимости в определенных ситуациях реальных движущих мотивационных сил, способных на многое.
Итак, выходит ли философия истории в лице ряда ее представителей на прямую связь с проблемой национальной идеи? Не ставя, естественно, задачи аналитической оценки названных выше философско-исторических концепций, мы коснемся лишь одного «среза» этих теорий – мотивационной составляющей исторического процесса. Только так, на мой взгляд, возможно гипотетически ответить на главный интересующий нас вопрос о философско-исторической разработке проблемы национальной идеи.
Вновь