и жирафов, не говоря уж о тиграх и львах. Когда один из лётчиков спрашивает их, где они ожидают увидеть всех этих животных, те беззаботно машут руками, провозглашая: "Ой, да везде. Так нам обещали в нашей Компании, уговаривая отправиться в эту поездку, что окончательно определило наше решение". Они напоминают мне русских комических персонажей – "Бобчинского и Добчинского"9, и я мысленно так их и называю. Лётчик выглядит не вполне согласным с их утверждением и, покачав головой, серьёзно произносит: "Что ж, надеюсь, вы не будете разочарованы". В этот миг звенит колокол, и командир с экипажем проходят мимо нас на борт Клипера. Через пару минут второй звонок велит нам следовать за ними. Оказавшись в душном жарком салоне, я пытаюсь свернуться калачиком на своём сиденье и уснуть. Однако, хотя мне удалось это сделать днём, нынче я отчего-то не могу найти удобную позу и верчусь из стороны в сторону, как собака. Наконец я сдаюсь и решаю выглянуть в иллюминатор. Ночь безумно красива, и звёзды сверкают и выглядят намного больше, чем обычно. Под нами не видно ни воды, ни суши – там только лёгкий серебристый туман – а потому кажется, что мы несёмся сквозь безграничное пространство в мире звёзд. С самого детства я всегда представляла себе смерть именно так – внезапный отрыв от земли и стремительный полёт сквозь звёздную ночь. "Если это действительно так – это прекрасно", – радостно думаю я, и мой подсознательный страх авиакатастрофы окончательно исчезает. Зачем волноваться, если конец так же восхитителен, как этот полёт.
Моторы работают идеально; движение едва ощущается – гораздо меньше, чем в поезде; и по какой-то причине у меня больше не так закладывает уши, как днём. В салоне вокруг меня, свернувшись калачиком на узких сиденьях или вытянувшись во весь рост на полу, лежат спящие мужчины. И лишь один молодой солдат поблизости, проснувшись, сел, обняв колени, и пристально вглядывается в звёздное небо. Он совсем юн, и его глаза, похожие на глубокие тёмные омуты, выражают тревогу и печаль.
"Что не так, солдатик? – шепчу я. – Не спится тебе?"
"Да, мэм, – тихо отвечает он. – Типа как-то чудно́ во всём теле. Вы не против, если я подсяду поболтать?" Он встаёт с пола, и я освобождаю для него краешек своего сиденья.
"Что с тобой? – спрашиваю я снова. – Укачивает?"
"Ну, может, чуточку", – слегка смущённо признаётся он и объясняет, что это его самый первый полёт. Я предлагаю ему пару капсул "Мазерсиллс"10, коих у меня несчётное количество, так как все друзья принесли мне перед отъездом по крайней мере по упаковке в качестве подарка в дорогу. Пока что средство мне не понадобилось, однако оно, очевидно, действует, поскольку юноша вскоре сообщает со вздохом облегчения, что уже не так крутит живот и он вообще чувствует себя намного лучше. Мы общаемся шёпотом, и он рассказывает мне всё о своём родном городке, своей семье, своей возлюбленной. Он извлекает из бумажника снимки, и мы изучаем их в тусклом свете салона. Пока он говорит, тревога мало-помалу уходит из его глаз, и вскоре он начинает зевать.
"Думаю,