и умножению мук их, принудив к воплощению и пребыванию в подзаконном мире в часы света и отдыха, ради битв с эулиен и людьми. Всё знают арели о горе и печали, но каков же страх их перед Владыкой, если по слову его нарушают все законы и правила на погибель свою? И какова глубина ненависти Владыки к эулиен, что так не щадит народ свой, и как крепка его нелюбовь к людям, если ради досады эулиен сам он нарушил правила, что были и есть непреложны? Истинно, ненависть ослепляет, она же придаёт скорой смелости и хитроумия, но и верно ведёт к погибели! Долгой, но неизменной дорогой страданий! Когда же было Инимрину три светлых года его, пожелал Владыка Смерти погибели человеку. И великую рассору положил между королевскими родами севера и запада через посланцев своих, что ходили в героях у королей мирной земли. Тогда же объявили они войну друг другу, и через неё задумал Владыка осиротить славный север и гордый запад и так положить конец правлению человека на мирной земле. И собрал Бессветлый войско своё, и легионы расставил от самых западных озёр до священных холмов на востоке, и вышли они, и построились, ожидая приказа господина своего. Он же медлил, ожидая рассвета и встав в низине близ долгих западных холмов. Но вот пришёл рассветный час, и поднялось солнце, и отодвинуло грань тьмы, и там где прежде была тень, был эу Уолли, и был он готов к бою.
И пришёл рассвет, и вышел Анкхали из тени с войском своим и встал так. И вышел Эрайе против войска его и встал так. И увидел его Бессветлый и не верил глазам своим, а потому спросил Нурши, видит ли он то же, что и он сам. И ответил Нурши, что видит то же. И сказал тогда Анкхали: – Это невозможно! И поднялось солнце за спиной эу, и улыбнулся он стоявшим против него, и сошёл тогда ужас на лицо Бессветлого, и побелело лицо его.
Белы были одежды Эрайе, ибо решил он так, выйдя из покоев Финиара, и белым огнём горели серебряные застёжки кафтана его. Свет был в глазах его, и был он твёрд и крепок. И горел Светоч на поясе его, отражая солнце грядущего дня. В глазах же эу не было страха, но солнце улыбки сияло в них. И видели это арели и ужаснулись. И поселился трепет в них, и смешались они. Тогда же велел им Бессветлый – отступить. И так – рассеялись и исчезли, и не капли крови народа смертного не упало в объятья мирной земли и не коснулось трав её.
Odríthai amadéri hötórtane tíig irór,
Inkáyi, kevh hárnaen ériē kadérē,
Ke súren antár allitárnē im viseménē vhéenē,
Derégan ev isíter énnameni márinen.
Kó/anyen deréstenane ro úrtene
Al`rúni léyi im éligi éligten,
Vhéen-áterlenen íl`reiftenal` ilíniiy
Ev el`mók el`rūn kó/anyonē al`rúnenē.
Adéri yelét ealeyeléth tíig samúh.
Nih yéfviamenē, nih iszínē ni ínirh ü nóel`.
Odrítha yelét y`reánaldart evlárd
Íyfiē éyveliē ü el`íl`i el`hímre.
Mélti rūnül`ildarh éligt ev el`hímen.
Sim a káylah, ret líirenē nói eláytan.
Isitkárul atanédert íl`teni ü nóel`.
Talímih tíig moeynárti térlenirt,
O duh ni tchen, ke whúldtil` no ev shále!
Átu az ek, ek tiy féohimt
Ni evhítil` vu anímderē tūmē ü el`shálen híah`.24
Долго после того дня склонял Нурши господина своего к скорой расправе над Эрайе и требовал крови его. Но велел Владыка ему ждать. Ибо в ожидании бед плодится страх эулиен, но и угасает их осторожность. И так велел дожидаться не скорой кары для Уолли, но кары страшнейшей,