выздоровлением. Вы отказываетесь. Такое я тоже видела и знаю, чем дело кончается. Приходят знахари и шарлатаны, присасываются к вам, как пиявки к человеку, упавшему в болото. Иногда они предлагают вам волшебную мазь, иногда – чудодейственные таблетки. Иногда эти целители врут, что им якобы дана божественная сила.
Обычно наступает временное облегчение. Это естественно, ведь половина боли, которую вы испытываете, находится у вас в голове, в ваших ленивых мозгах, которые не хотят понять, что только испытывая боль, можно поправиться.
Она наклонилась над ним, и ее голос стал тонким, дрожащим, почти детским:
– Папочка! Бо-бо! Но облегчение никогда не бывает долгим – потому что мышцы потеряли тонус, связки провисли, кости не окрепли, чтобы выдержать собственный вес. И когда вы позвоните этому парню сказать, что боль вернулась – если, конечно, будете в состоянии это сделать, – знаете, что он вам ответит? Что ваша вера недостаточно крепка. Если вы включите мозги так же, как и тогда, когда строили ваши заводы или делали инвестиции, вы поймете, что у вас в глотке нет никакого живого теннисного мячика. Энди вы слишком, черт побери, стары, чтобы верить в Санта-Клауса!
Дверь открылась, в комнату вошла Тоня и встала рядом с Мелиссой, держа в руках кухонное полотенце, с широко раскрытыми глазами.
– Ты уволена, – почти добродушно проговорил Ньюсом.
– Да, разумеется! И это лучшее, что случилось со мной за последний год.
– Не увольняйте ее, – вдруг встрял Райдаут. – Если вы это сделаете, то и я буду вынужден уйти.
Ньюсом выпучил на Райдаута глаза, в недоумении подняв бровь. Его руки стали шарить по бедрам и бокам, как и всегда, когда заканчивалось действие обезболивающих.
– Она нуждается в уроке во славу Господа нашего. – Райдаут наклонился к Ньюсому, заложив руки за спину, прямо как на картине, которую Кэт видела в кабинете учителя Ихабода Крейна в школе Вашингтона Ирвинга. – Она сказала свое слово. Теперь позвольте мне сказать свое.
Ньюсом потел все больше, и тем не менее продолжал улыбаться:
– Начинайте. Я верю, что хочу это услышать.
Кэт уставилась в глубоко посаженные, вызывающие тревогу глаза Райдаута:
– Я тоже в это верю.
Райдаут, сквозь редкие волосы которого проглядывал розовый череп, все так же заложив руки за спину и сохраняя торжественное выражение на длинном лошадином лице, внимательно изучал медсестру:
– Наверное, вы никогда не страдали от боли, мисс?
Кэт едва сдержалась, чтобы не вздрогнуть и не отвернуться:
– Когда мне было одиннадцать, я упала с дерева и сломала руку.
Райдаут округлил губы и чуть слышно присвистнул:
– Сломали руку, когда вам было одиннадцать. Вот уж действительно настрадались.
Она покраснела и, почувствовав это, возненавидела себя, но сделать ничего не могла:
– Можете