Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении
обучались воинскому делу под руководством стариков, в присутствии атамана. Одних учили на всем скаку стрелять, другие мчались во весь дух, стоя на седле и отмахиваясь саблей; третьи ухищрялись поднять с разостланной бурки монету или же плетку. Там выезжают поединщики, здесь толпа конных скачет к крутому берегу, вдруг исчезнет и снова появится, но уже ли другом берегу… Самым метким стрелкам, самым лихим наездникам атаман дарил нарядные уздечки, разукрашенные седла, оружие. Эта первая награда ценилась на Дону так же высоко, как у древних греков лавровые венки. Так вырастали целые поколения: начинали с детских, кончали кровавыми потехами. Сабли на Дону не ржавели, удаль и отвага не вымирали. От отца к сыну, от деда к внуку переходил один и тот же завет: любить родную землю, истреблять ее врагов. В турецкой ли неволе, у себя ли на смертном одре, казак одинаково жалостливо прощался: «Ты прости, мой тихий Дон Иванович! Мне по тебе не ездить, дикого вепря не стреливать, вкусной рыбы не лавливать!».
Однако в семье, говорит пословица, не без урода, так и среди верных сынов Дона, от времени до времени, являлись отступники, которые обагряли руки в безвинной братской крови, которые обесславили свою родину, о них речь впереди.
Казацкая вольница
Дальние походы и частые битвы, голодовки и разные другие невзгоды нисколько не убавляли казацкой вольницы, потому что убыль пополнялась с избытком беглыми и охочими людьми из Московской Руси. «Вольная сиротская дорога» никогда не зарастала на Дон, откуда уже не было выдачи. Холопы бежали от своих господ, приказчики – от хозяев, неоплатные должники – от заимодавцев, стрельцы и солдаты спасались от тягостей службы, а раскольники – от патриаршего гнева. Весь этот люд – голодный и холодный, скитаясь на Дону, искал пристанища и хлеба; он готов был на все ради наживы, смущая тем казачество, между которым было много людей степенных и с достатком. Эти последние желали сохранить нажитое добро, передать его детям, внукам; они остерегались грабить русские окраины, чтобы не стать за то в ответе, не лишиться царских милостей и жалованья. Большая же часть пришлой вольницы жила по пословице: «Доброму вору все в пору». В былое время самые буйные головы отправлялись к турецким берегам, откуда, если возвращались, то со знатной добычей. Теперь настали другие времена: вход в море был заперт; крымчане сами стали навещать казацкие юрты, а между тем народу с Руси все прибывало да прибывало. Куда кинуться, где добыть зипуны – больше некуда, как на Волгу, куда хаживали еще прапрадеды, где гулял когда-то Ермак Тимофеевич. Дело долго стояло за атаманом, не выискивался человек, способный справляться с буйной ватагой, который умел бы ей угождать и в то же время повелевать, гулять с ней на широкую казацкую ногу и посылать ее на верную смерть. Как на грех, такой человек нашелся: это был известный всему войску, не молодой уже казак, по прозванию Степан Тимофеевич Разин. Коренастого сложения, сильный, ловкий, на словах речистый, он глядел угрюмо,