ранней церкви, с ее византийским богословием, благочестием и искусством. Может быть это окажется самой живой и самой священной страницей в таинственной, постоянно пишущейся книге человеческой судьбы» (30, с. 649).
Не удалось Соловьеву также убедительно показать, что верность богочеловеческому идеалу непременно означает осуждение монашеского аскетизма как «практического монофизитства». Такие обвинения у него появлялись, но были отвергнуты оппонентами. В частности, С. Хоружий отметил, что Соловьев не разобрался, например, в существе исихастских споров. Ратуя за творческую самореализацию личности христианина, он не уловил самой сути исихастской аскезы – «…ее в высшей степени деятельного и динамического подхода к человеку. Он не различил в исихазме особого духовного процесса, возводящего человека к обожению и тем радикально трансформирующего все его существо, саму тварную падшую природу. И, всячески отстаивая в христианстве начало личности, он не увидел, что православный подвиг весь протекает в стихии личного бытия-общения, в напряженном молитвенном диалоге с личным Богом» (12, с. 197–98). Впрочем, надо отдать должное, Соловьев и сам не настаивал в поздних работах на своих обвинениях в адрес монахов. В «Трех разговорах», например, верность истине православия являет старец Иоанн из русского монастыря.
§ 3. Всеединство
Богочеловечество Соловьев соединил с принципом Всеединства. В «Критике отвлеченных начал» он писал, что новейшая западная философия занята в основном только отвлеченными началами – теми абстрактными принципами, которые оторваны от всецелой Истины, охватывающей все формы бытия, от Христовой правды, которая познается разумом и сердцем. Этот грех мысли ведет к разрывам между разными областями деятельности. Культура, вместо того, чтобы быть целостной, распалась на разные направления; ученые не хотят иметь дела с философией, христианской этикой и Церковью, творцы в искусстве далеки от веры, верующие нередко пренебрегают культурой и философией, власть игнорирует ответственность перед Богом. Есть расколы социальные – между властью и аристократией, аристократией и народом, народом и монархией, обществом и Церковью, интеллигенцией и народом и т. д.
Ответ Соловьев решил дать в виде метафизики Всеединства, которая очистила бы творческую мысль от отвлеченности. Этот теоретический ответ важен для социально-практической и культурно-творческой работы, потому что, считал он, необходимо иметь образ мировой реальности в целом и видеть цель мировой истории – «собирание всей земли», всего человечества «вокруг невидимого, но могучего центра христианской культуры», осуществляемое «в сознании всемирного единства и солидарности» (6, т. VII, с. 73).
«Я называю истинным, или положительным, всеединством такое, в каком единое существует не на счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное