из спальной. – Через минуту он кричал ей из гостиной: – Катенька! Вообрази, табуретки к пианино не прислали. Вчера-то мне и невдомек, а вот теперь вижу, что табуретки нет. Лампы нет, табуретки нет. Ведь это целый подлог. Постой-ка, я венские стулья пересчитаю. Я их вчера тоже забыл пересчитать.
Пауза. Курнышкин считает стулья и опять кричит:
– Ну, уж это из рук вон! Это какое-то мелкое сквалыжничество. И венских гнутых стульев только шестнадцать штук, а в приданой описи сказано, что полторы дюжины. Какое свинство! Нет, это так оставить нельзя. Катенька! Как хотите, а завтра, когда к вашим родителям с визитом поедем, требуйте от них табуретку, пару стульев и лампу. Вы слышите?
Ответа опять не последовало.
Курнышкин курил папироску и в недоумении стоял посреди гостиной.
– Проверить процентные бумаги, которые он мне вчера дал, – вот что надо. Может быть, и там какой-нибудь подлог есть. Вчера я так поспешно считал их, – сказал он сам себе и, отправившись в кабинет, вынул из письменного стола процентные бумаги и принялся их пересчитывать.
Он вынимал из пачки каждый билет, смотрел его на свет, проверял купоны.
«Кажется, не надул… А впрочем, черт его знает! Ведь мне в первый раз приходится видеть эти билеты. Никогда у меня их до сих пор не было», – думалось ему.
Он откинулся на спинку кресла перед письменным столом, взял процентные бумаги в руки, прижал их к груди и, зажмурив глаза, тихо проговорил:
– Ну-с… Теперь Порфирий Васильевич – капиталист… Капиталист, имеющий на руках пятнадцать тысяч… Пятнадцать тысяч по четыре процента – это…
Он стал считать.
– Вот тоже… Об этом бы надо тоже поторговаться, но досадно, что я упустил, – бормотал он. – По четыре процента… Ведь есть пятипроцентные бумаги, а он их дал мне всего только на три тысячи, а остальные бумаги все четырехпроцентные… Ну, да что тут! – махнул он рукой. – Четыре-то тысячи я ведь у него лишние вышиб, когда приструнил его, что не поеду к венцу, пока их не получу.
Вбежала кухарка.
– Барин, барин… Пожалуйте в спальную… С молодой барыней что-то неладно… – испуганно проговорила она.
Новобрачный вбежал в спальную. Новобрачная лежала в истерике.
VI
Петр Михайлович и его супруга Анна Тимофеевна ждут молодых с визитом: дочь Катерину Петровну и ее мужа Порфирия Васильевича Курнышкина. В ожидании молодых Петр Михайлович в беспокойстве ходит по комнатам и кусает губы. То он схватится за газету, присядет, пробежит несколько строчек и опять бросит ее и зашагает но комнатам, то подойдет к жене и, тяжело дыша, спрашивает:
– Как мне и встречаться теперь с ним после вчерашнего скандала? Зять, а хуже лютого ворога. А алчность-то, алчность какая к деньгам. Всю душу ведь вытеребил насчет приданого.
Анна Тимофеевна слезливо моргала глазами и отвечала:
– Да уж как-нибудь ладком надо. Надо все забыть. Мне кажется, он теперь уж вполне удовлетворен. Все ему дадено, все послано.
– Лампу даже утром послал ему, которой, по его мнению,