часть кровати. Немец машинально взял ее руку, послушал пульс, потом профессиональным жестом потрогал лоб и тут только, каким-то внутренним подсознанием, холодком по спине, мурашками по коже и упавшим куда-то в бездну сердцем ощутил, что имеет весьма смутные представления о том, как лечить эту проклятущую пурпурную лихорадку или, по-научному, скарлатину.
– Фетинья Яковлевна! – позвал он негромко служанку, с которой уже успел познакомиться.
– Чаво изволите, барин? – Готовая на услуги Феша подскочила ближе.
– Первым делом, Фетинья Яковлевна, успокойте барина. Скажите ему, что утекло слишком много воды, и эта вода, как ей и положено, смыла и унесла с собой всю грязь. Он поймет, о чем это…
– Да уж понял, – пробурчал Александр Онуфриевич из столовой, смежной с комнатой больной. – Ты мне давай не разглагольствуй, немчура, а дело свое делай.
– А во-вторых, принесите мне, пожалуйста, таз горячей воды и этот… essig… как его по-русски-то… уксус! – вспомнил наконец доктор Финницер.
Феша убежала исполнять, а доктор все слушал неровное дыхание больной и… поймал себя на мысли, что чуть не до крови раскусил нижнюю губу и даже не чувствует боли. В голове вертелись рецепты различных мазей, настоек, микстур, и все было не то… ведь вот как бывает на свете: тридцать лет лечишь людей от самых разных недугов, не имеешь в своей практике ни одного смертельного случая – и тут на́ тебе! Единственной, кому почти бессилен помочь, оказывается женщина, которую эти тридцать лет назад ты любил со страшной, даже сокрушительной силой. С возрастом чудовищность прошла, да и любовь… Разве умеет любить старый бобыль, равно рассматривающий женщин и мужчин исключительно с точки зрения врачебного искусства? Женское тело давно уже перестало его будоражить, а женская душа – вдохновлять на подвиги, и вдруг здесь, в небольшом домике почти на окраине Углича, свет снова сошелся клином. В первый раз в жизни женщина не в лучшем своем состоянии вызвала не отвращение, не чисто врачебную деловитость, а приступ нежности. Это было некстати и очень мешало работать.
Вернулась Феша, и доктор, почти не размышляя, положил на шею больной компрессы из горячей воды и уксуса. Показал сметливой крестьянке, как их менять, и задумался над следующим шагом.
– У вас есть корова? – спросил он деловито.
– А как же! Есть, кормилица. Так и зовут ее.
– Давайте больной молока. Поите пока с ложечки, но как можно чаще.
– Поняла, барин, поняла… Триша! Трифон, негодник, где тебя черти носят!
– И пожалуйста, не кричите так громко: больной нужен покой, – строго говорил доктор, меняя компресс.
Феша закрыла рот руками, как бы обещая больше не кричать.
Наступила тишина, и всем присутствующим казалось, что она длится вечность. Потом доктор Финницер услышал из смежной комнаты странный звук. Как будто что-то пересыпалось из одного места в другое, а временами – словно на пол падало что-то тяжелое. Осторожно выглянув из комнаты больной, доктор Финницер увидел, что это хозяин, затеплив лампаду перед большими темными образами, шепчет слова