Гретель слышала, как он переодевается в пижаму и укладывается. – Так и что там Нильс?
– Кажется, я выбила ему несколько зубов, – нехотя призналась Гретель.
– Ого! – Судя по тому, как заскрипела кровать, Гензель даже подпрыгнул. – Вот это новость! Он давно напрашивался!
Гретель издала неопределенный звук, который в равной степени мог выражать и согласие, и сомнение.
– Хотя теперь Дельбрук попытается тебе отомстить, – произнес Гензель немного тише. – Наверняка он пожалуется отцу.
– Он точно попытается отомстить. А вот жаловаться не станет.
– Почему?
– Из-за того, как именно это произошло. Они сами притащили меня на Сырой Погост и собирались… отлупить. Сын священника не должен делать такого с девочками! Никто не должен!
– Тогда конечно, – согласился Гензель.
– Да и вообще. Если Нильс нажалуется, все узнают, что его избила девчонка!
– Слушай, через год Дельбрук поступит в семинарию, и только мы его и видели. А пока тебе надо быть осторожной и не ходить одной где попало. Я сам буду провожать тебя из школы домой. И наши друзья помогут – все они терпеть не могут Нильса!
– Помогут, помогут, – проворчала Гретель. – Спи давай! Сегодня меня два раза чуть не убили, а завтра опять в церкви работать! Не знаю, что хуже!
Гензель давно спал, глубоко и размеренно дыша, а Гретель все лежала с открытыми глазами, уставившись в темноту. Она вспоминала вечер, когда Марта Блок едва не отправила Гензеля на тот свет. Это случилось четыре года назад, накануне Рождества. Зима тогда выдалась студеная – вьюга бесилась, швыряла в окна пригоршни ледяной крупы и сотрясала стены. А стоило утихнуть вьюге, становилось слышно, как трещит лес, – это промерзшие деревья, влага в которых превращалась в лед, лопались со звуками, похожими на пистолетные выстрелы. Камин пожирал дрова, как пасть Люцифера, но все равно каждое утро Гретель начинала с того, что разбивала ледяную корку в тазу для умывания.
Гензелю тогда едва исполнилось десять лет, и свой день рождения он встретил в бреду и жару. Чтобы заработать на микстуры для сына, отец с утра до вечера пропадал в лесу, а тем временем Марта Блок только и делала, что сидела у камина или бесцельно бродила по дому. По нескольку раз в день она подходила к двери спальни и молча смотрела, как Гретель меняет брату уксусные компрессы или пытается накормить его горячим бульоном.
– Неужто гаденыш сдох? – поинтересовалась Марта как-то под вечер, когда Гензель, измученный лихорадкой, уснул.
– Он спит, – ответила Гретель, кинув на нее неприязненный взгляд.
– Жаль. Но все равно эту зиму ему не пережить.
Гретель не могла постоянно находиться у постели брата. Ей приходилось ходить к поленнице, отлучаться за водой да и просто в нужник. Вернувшись после очередной прогулки на задний двор, Гретель увидела, что мать сидит на кровати Гензеля. Марта вытащила влажную от пота подушку у него из-под головы и положила на лицо. Руки и ноги мальчика судорожно дергались, а из-под подушки доносилось