– резные наличники, крыльцо тоже украшено затейливой резьбой, в петухах, а на трубу нахлобучена этакая корона из листового железа. В доме, должно быть, не меньше четырех комнат, хотя семья Заварзина состояла из трех человек – он сам, жена Мария, двухлетний мальчишка по имени Петька.
– Шикарно! – вслух сказал Прохоров. – Богато!
Еще немного постояв возле заварзинского дома, капитан затаенно улыбнулся, промокнув платком пот на лбу, пошел дальше. Он, конечно, не мог еще ходить по деревне с завязанными глазами, но довольно уверенно разбирался в обстановке – вот это Трудовой переулок, вот это – переулок Зеленый, вот это – еще один Трудовой переулок, а вот это – детский сад и ясли. Построены они буквой Г, обнесены невысоким забором, посередине пасутся разнокалиберные ребятишки, похаживает грандиозная от полноты и белого халата воспитательница.
– Здравствуйте!
Воспитательница через низкий забор подозрительно оглядела Прохорова, нагнав на подбородок три жирные складки, бегло заглянула в удостоверение работника уголовного розыска.
– Кого надо?
– А Петьку Заварзина!
Двухлетний сын Аркадия Заварзина сидел на деревянном торце песочницы, наблюдал за тем, как узкоглазая девчонка строит домик из серого песка. На мальчишке была аккуратная рубашечка с белыми пуговицами, штаны на помочах, желтые ботинки; мальчишка был свежий и розовый, как молодая морковка, серые глаза возбужденно блестели, белокурые волосы вились. Нижняя часть лица Петьки была отцовской, все остальное, видимо, материнским – курносость, страстные бровки, ладные круглые уши.
– Шумно у вас очень! – сочувственно сказал Прохоров монументальной воспитательнице. – А тут еще жарища… Не продохнешь!
– Шум у нас обыкновенный…
– Тогда до свиданьица! Желаю вам успехов в труде и личной жизни!
Раза два оглянувшись, Прохоров двинулся дальше по пыльной дороге, посмеиваясь над воспитательницей, похожей на курицу с растопыренными крыльями и очень взволнованной прохоровским появлением, хотя разговаривала с ним строго. «Дамочка-то является незамужней!» – думал он, вспоминая востренький взгляд, в котором так и кричало: «Незнакомый мужчина!»
Прохоров вышел на обский берег, подыскал удобное бревно, сел лицом к реке. Аккуратно сложенный пиджак он положил рядом, расстегнул на груди рубаху, но галстук не снял, подумав насмешливо: «Не могу же я представиться Людмиле Гасиловой, так сказать, в неглиже!» После этого Прохоров прислушался к себе и понял, что у него хорошее настроение – было спокойно, иронично, отчего-то утишивалось лихорадочное состояние первых дней работы в Сосновке, и, как всегда, было совершенно непонятно, почему происходит это. Он по-хорошему улыбнулся, когда вспомнил утрешнее…
…Участковый Пилипенко, стоя посередине кабинета, держал нос высоко, сапоги сверкали, румянец лежал на щеках многослойными напластованиями, и все это было заслуженным, так как Пилипенко пять