не знаешь, нравилось тебе в школе или нет? Ты должна помнить хоть что-то.
– Не особо, – отвечаю я, освобождаясь от объятий Юргена, взволнованно пытаясь сосредоточиться на дороге.
– Попробуй, – говорит он.
Я не отвечаю.
Почему бы мне просто не поговорить с ним? Потому что мне неловко? Обучение в школе-интернате, богатство и привилегии, оставившие на мне свой след, Old Girls. Когда я встретила Юргена (восходящую звезду, скульптора, к которому меня послали на интервью для воскресного приложения), он все еще спал в палатке в своей студии, мылся в раковине, выживал благодаря грантам и периодическим заказам. Добившийся всего сам, потомок горцев, в буквальном смысле крестьян – скотоводов и сыроваров, – он рассказывал мне во время той первой встречи, как он оплачивал художественную школу, вырубая деревья и забивая коз.
Юрген поворачивается ко мне всем телом.
– Серьезно, ты сейчас шутишь, да? Ты ничего мне не скажешь?
Сгорая от стыда, я не говорю ни слова.
Он видит, что я не собираюсь уступать. Это так.
В оглушающей тишине Юрген достает свой путеводитель и читает историю острова Скай. Его взгляд скачет с одной страницу на другую. Мы не из тех пар, которые ссорятся. Я продолжаю вести машину, кусая щеку изнутри и стараясь не заплакать.
На пароме до Армадейла мы стоим в стороне друг от друга; его капюшон поднят, а моя голова обернута шарфом, который защищает ее от брызг. На его шее висит фотоаппарат, но он не делает ни одного снимка. Когда мы добираемся до острова, там всюду кишат мошки, огромные библейские облака мошек. Мы прикрываем рты футболками и вбегаем в фермерский дом, который мы сняли, и прячемся в углу крошечной кухни.
– Боже мой, – говорю я, глядя на насекомых, ползающих по всей оконной раме и пытающихся пробраться внутрь. Я пытаюсь пошутить по этому поводу, но терплю неудачу. Юрген до сих пор злится на меня, свою новоиспеченную жену, за то, что я храню от него секреты. Он сидит, разложив на полу карту и прислонив свой драгоценный дорожный велосипед к стене. Я открываю бутылку односолодового виски, которую купила на материке. У меня уже была возможность сделать несколько глотков при переходе на паром. И я ею воспользовалась. Для храбрости.
Алкоголь согревает горло, я ставлю бутылку виски на середину его карты. Юрген почти не обращает на это внимания. Я снимаю одежду – в конце концов, это наш медовый месяц – и располагаюсь на отметке озера Хорн. Мои ноги бессовестно разведены в стороны.
После мы ложимся на пол и выпиваем остаток бутылки, собирая мошек с кожи друг друга.
– Пожалуйста, Зефина, – умоляет Юрген. – Вспомни хоть что-то. Ради меня.
– Почему это вдруг стало так важно?
– Та женщина, она ненавидела тебя. Она назвала тебя тварью.
– И что?
– Я хочу знать. Я хочу знать о том, какой ты была тогда.
– Нет, не хочешь.
Я устраиваюсь у него под мышкой, прижимаясь к его теплым ребрам.
– Liebchen[5], – он обводит родимое пятно у