придумать что-то. Я раскрыла тетрадь и прочитала свою заметку.
– Он сказал мне следующее: «Для меня разум – естественный орган истины; но воображение есть орган смысла».
Я посмотрела на Джорджа. Кажется, из уст мистера Льюиса это звучало гораздо лучше, но что есть, то есть. Вести записи во время рассказа он мне не разрешил. Сказал, что нужно просто слушать, ведь мы не на лекции в университете. Но я очень хорошо запомнила эту мысль, как будто где-то ее уже встречала: «Воображение есть орган смысла».
Джордж кивнул и с довольной улыбкой закрыл глаза, как будто я напомнила ему о чем-то, что он знал и без меня.
Я посмотрела на маму, и она кивком позвала меня на кухню.
Папы еще не было дома, хотя уже наступил вечер. Сейчас у него начиналось самое загруженное время: на Вустерском фарфоровом заводе только что закончилась вечерняя смена, и освободившиеся рабочие стекались на рынок, которым он заведует. Таков был их распорядок дня, жесткий и несгибаемый, как рельсы от моего дома до Оксфорда. Родители придерживались этого распорядка уже больше семнадцати лет, начиная со дня моего рождения.
В голове вертелись ужасные вопросы: что будут делать мама и папа, когда Джорджа не станет? Как изменится их жизнь, их быт? Когда мы дошли до кухни, безысходность стала настолько невыносимой, что у меня из груди невольно вырвался стон.
– Дорогая? – в замешательстве спросила мама. – Ты в порядке? – она поставила поднос с чаем на массивный дубовый стол. На плите в железной кастрюле что-то булькало – какой-то гуляш, баранина, судя по насыщенному аромату.
– Нет, я совсем не в порядке. Неужели единственное, чем я могу помочь брату, – это рассказывать ему истории? Должно же быть еще что-то. Что говорят врачи?
– То же, что и всегда, Мэгс. Мы больше ничего не можем сделать. Поездка в Лондон не принесла ничего нового, а обследования и анализы, как и сама дорога, только ухудшили его состояние. С этим трудно смириться. Но мы должны.
– Но ведь на дворе 1950 год. Наука далеко продвинулась, мам. Должен же быть какой-то выход.
– Хотелось бы мне знать какой. Раньше ему помогали антибиотики, а теперь…
В ее голосе слышалась накопившаяся за эти годы усталость. Она тяжким грузом легла на ее плечи и посеребрила волосы. Зачем я лишний раз причиняю ей боль?
Нас прервал шорох гравия под колесами, и мы обе выглянули в окно. Это был папа, на велосипеде. Взлохмаченные черные волосы, румяные от зимнего ветра щеки.
– Почему он не на машине? – спросила я.
– Боится, что она может понадобится, когда он на работе. – Ее голос стих, и подробности неотложных поездок в больницу так и остались невысказанными. – Ну-ка, теперь улыбнись и поприветствуй отца. И никаких больше историй про всякие шкафы и мифических существ. Обещаешь?
Я молча кивнула, но знала, что мне еще не раз придется поднять эту тему, потому что именно об этом Джордж жаждет говорить больше всего.
Глава 6
На развалинах замка
О болезни Джорджа мы знали с самого