он отдал мне все самое дорогое, что у него было в заначке. На нарах появилась горка сладких леденцов. Их горошины были густо облеплены табачными крупицами. По-видимому, это лакомство бережно хранилось в кармане вместе с рассыпающимися сигаретами «Прима» и расходовалось крайне экономно.
Вся описываемая в камере следственного изолятора сцена была такой пронзительной и трогательной. Простой человек – зэк – в неволе вдруг нечаянно прикоснулся к лучику тепла. Он ощутил крошечное человеческое участие в своей судьбе. Какое-то неведомое ранее чувство заставляло его существо неумело радоваться и даже ликовать. Я не стал отказываться от леденцов, подарок был искренним, он шел от самого сердца. Наверное, это был самый необычный и самый бесценный подарок во всей моей жизни. До сих пор я иногда вспоминаю этот сладкий леденечный с горечью табачных крошек вкус, эту необыкновенную композицию вкуса тюрьмы и свободы.
Со стороны, наверное, это действо выглядело неуклюже и смешно. Конвоир начал материться: «Что телишься, придурок. Давай быстро с вещами на выход».
Добровольский улыбался, он был радостный и окрыленный, может быть первой победой над собой. Он ведь тоже проявил добро, сказав мне теплые, не свойственные его лексикону, слова. Добровольский исчез. Массивная дверь камеры захлопнулась.
Было грустно. Я задумался об этом простом русском парне, о его судьбе, которую он сам себе выбрал. Ему, опытному сидельцу, все-таки не хотелось надолго попадать на зону. На свободе-то какой никакой выбор есть. Можно, к примеру, набухаться и забыться, как бы уйти из этой никчемной жизни на некоторый промежуток времени. А если шибко повезет, то уйдя в длительный запой весной, можно очухаться только глубокой осенью – скоротать, так сказать, время. Наверное, там, на зоне, тоже можно немного закумарить, прибалдеть, например, нажравшись чифирка. От выпитого концентрированного раствора чайной заварки сердце идет в разнос, оно готово вырваться из груди. Ты находишься как бы в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Но это происходит на короткий промежуток времени. Это тебе не запой на свободе. Свобода всяко разно лучше тюрьмы или зоны, тут и к бабке гадалке ходить не надо! Все и так предельно ясно и понятно. Вот и тянут зеки на зоне резиновые дни, дожидаясь освобождения. От того, наверное, и появилось выражение: «тянуть срок».
А еще мне вспомнился один мужик-работяга, с которым довелось случайно познакомиться. Его имя уже не помню. Было это давно, еще в Усть-Илимске на лесосеке. Привлек мое внимание долговязый и худой, с ввалившимися голубыми глазами, угрюмый дедок. Рабочий день закончился, все лесозаготовители ушли отдыхать в домик-бытовку. А он сидел у костра, палкой ворошил угли и завороженно смотрел на огонь. Ужинать не стал, сказал, что не приучен он к горячей пище.
Я поинтересовался:
– Почему? Давай, братан, поговорим.
Он ничего не ответил. Тогда я достал