местном уровне – то есть возможность крышевать наркоторговлю официально. Вожаки партизан покупают виллы на холмах, предпочитают Феррари, а их партизанские подружки все как одна увеличили грудь и не вылезают из косметических салонов.
Это и в самом деле национальное примирение. Я знаю даже, что будет через несколько лет – новая схватка, теперь за место у корыта.
– Слушай, – сидящий напротив Родриго хватает меня за рукав, – ты слушаешь?
– Да, да…
– Есть тема.
– Какая?
– Реальная… у меня там знакомые остались. Можно дела делать. Смотри – правительство закупает продовольствие. У меня знакомые сидят на бумагах. Потом это все переправляется через границу мелкими партиями и тут на приграничных рынках расторговывается. А можно сделать так, что продовольствие это – сразу придет сюда… там рис, мука, кажется. И здесь продать по реальной цене. А мои друзья сделают документы…
Я качаю головой.
– А что не так? Почти два конца.
– Слушай, Родриго. Тебе не противно, а?
– А чего?
– Да ничего. Тебе не понять.
Ему и в самом деле не понять. Потому что когда Венесуэла рванет – а она рванет, рано или поздно – мало никому не покажется. И я боюсь, как бы не получилось цепной реакции – когда социальный взрыв в Венесуэле может вызвать цепь событий наподобие Арабской весны. Здесь ведь тоже полно нищих, обделенных, лишенных будущего. Социалистические идеи здесь до сих пор популярны.
И когда они придут для последнего разговора по душам – вот тогда то и станет понятно, что и как. Только поздно будет.
Я допил свой кофе, посмотрел в зал и увидел знакомое в нем лицо. Знакомое лучше и больше, чем мне бы того хотелось.
…
Слон!
Твою мать…
Слон был моим куратором. С давних, очень давних времен. Мы познакомились с ним в Грозном, жуткой зимой девяносто четвертого и с тех пор – уже не расставались. Вместе мстили – за то, что произошло, за всех тех пацанов, что остались лежать горелыми шкварками на рыжей от огня броне. И отомстили – но потом наши дороги разошлись. Просто он в какой-то момент перешел на кабинетную работу – а я ушел на холод. Как потом оказалось, ушел навсегда.
Я остался полковником, Слон получил генерала – но насколько я знаю, он ушел. Еще до той истории в Аргентине. Ушел на вольные хлеба, в какие-то коммерческие структуры с госучастием. Типичный путь отставника – только раньше юрисконсультами устраивались, сейчас – членами Совета директоров.
Вопрос – что он делает здесь?
То, что это он – сомнений нет. И понятно, за кем он приехал. Но понимает ли он – куда приехал? Колумбия – не та страна, где испытывают пиетет к сотрудникам спецслужб, даже отставным. Все люди смертны. Местная спецслужба – слабая, коррумпированная, ее не уважают – но главное не в этом. А в том, что тут никогда не было Сталина. Здесь у людей не сидит в печенках страх перед безжалостной и всевидящей системой, какой до сих пор остался