редакторке, и всем людям в «Готорн Букс» за то, что поверили в мои писательские способности. Вы смелые пловцы.
Спасибо Лансу и Энди Олсен, моим суперталантливым героям. И Райану Смиту, и Вирджинии Патерсон – через расстояние.
Диана Абу-Джабер, спасибо, что двадцать лет назад ты сказала об одной из моих историй: «Думаю, из этого могла бы получиться книга». Мне понадобилось по-настоящему много времени, чтобы в этом убедиться.
Спасибо тебе, не-такой-уж-веселый-шутник Беннетт Хаффман: покойся с миром, Беннетт, ты был лучшим из нас – безумная, прекрасная звездная пыль.
Огромный водопад благодарностей Майклу Коннорсу – в общем-то, за всё, и Дину Харту – за то, что сделал это возможным. Спасибо за милосердную любовь ко всем моим сущностям, которых я приводила к тебе на порог.
Спасибо лучшей в истории вечности писательской группе: Челси Кейн, Монике Дрейк, Шерил Стрэйд, Мэри Вайсонг, Диане Джордан, Эрин Леонард, Сьюзи Вителло и Чаку Паланику. И Джиму Фросту.
Отдельное спасибо Челси за предисловие к американскому изданию и Чаку за приглашение [в группу]. И еще спасибо Челси и Чаку за то, что читали черновики этой книги и помогали мне не терять рассудок – ну, по крайней мере, иногда.
Я бы так и не собралась написать эту книгу, если бы не сестра, за которой я следую. Всё ради тебя. Бриджит, в прошлом Клаудия, как мне отблагодарить тебя за спасательный круг твоей терпеливой любви? Ты прекрасно обо мне заботилась. Сестра. Подруга. Еще одна мама. Поэтесса самого нежного грома[1].
И несмотря на то, что эти слова вдруг выглядят удивительно хилыми, мое бьющееся сердце принадлежит Энди и Майлзу, благодаря вам я могу быть.
Писать. Эту любовь. Жизнь. Я не знала.
Всю правду скажи – но скажи ее – вкось.
Счастье? Счастье создает дерьмовые истории.
Здесь лежит некто, чье имя написано на воде.
I. Задерживая дыхание
В день, когда моя дочь родилась мертвой, после того как я подержала в своих трясущихся руках розовое, с губами-розами безжизненно-нежное будущее, покрывая ее лицо слезами и поцелуями, после того как мою мертвую девочку передали моей сестре, которая поцеловала ее, потом моему первому мужу, который поцеловал ее, потом моей маме, которая не решилась ее взять, а потом вынесли через больничную дверь, крошечную безжизненную спеленутую вещь, медсестра дала мне успокоительное и мыло с губкой. Она проводила меня в специальный душ. В душевой был стул и мягкий теплый поток воды. Она сказала: «Приятная, правда?» Вода. Она сказала: «У тебя всё еще немного идет кровь. Пусть вытечет». Я разорвана от вагины до ануса и зашита. Падающая на тело вода.
Я села на стул и задернула короткую пластиковую штору. Было слышно, как она напевает себе под нос. Я истекала кровью, плакала, писала, меня рвало. Я стала водой.
В конце концов ей пришлось вернуться – «спасать утопающих». Шутка. Она заставила меня улыбнуться.
Небольшие трагедии никак не укладываются в голове. Они набухают, всплывают и ныряют там и тут между огромными сливными ямами мозга. Трудно понять, что думать о жизни, когда обнаруживаешь себя увязшей по колено. Ты хочешь выбраться, хочешь объяснить себе, что, должно быть, произошла какая-то ошибка. В конце концов, ты пловчиха. Но ты видишь волны без всякого характера, что гребут всех без разбору и расшвыривают кругом – и столько голов торчат над поверхностью, и остается только смеяться сквозь рыдания над этими несчастными головами-поплавками. Смех может вытряхнуть тебя из горестного исступления.
Когда выяснилось, что жизнь внутри меня замерла, лучше было все-таки родить естественным путем – так мне сказали. Сохранить мое тело на будущее настолько крепким и здоровым, насколько возможно. Мою матку. Мое чрево. Мой вагинальный канал. Я впала в ступор от горя, поэтому сделала так, как они велели.
Роды длились тридцать восемь часов. Когда младенец в тебе не шевелится, нормальный процесс глохнет. Ребенка внутри ничто не двигало. Ни часы и часы окситоциновой капельницы. Ни мой первый муж, который уснул, дежуря рядом со мной. Ни моя сестра, которая пришла и буквально за волосы выдернула его из спячки. В самый тяжкий момент я сидела на краю кровати, а сестра держала меня за плечи и, когда подступила боль, притянула меня к себе и сказала: «Да, дыши». Я почувствовала силу, какой никогда в ней больше не видела. Волну материнской силы от собственной сестры.
Боль – та, что подолгу изматывает тело. Двадцать пять лет плавания – и их недостаточно, чтобы ее вынести.
Когда наконец она родилась, маленькая мертвая рыбка, ее положили мне на грудь, как кладут живого ребенка.
Я целовала ее, держала и говорила с ней как с живой.
Ресницы – такие длинные.
Щеки – всё еще розовые. Непонятно почему. Я думала, они будут синими.
Губы – розовый бутон.
Когда