нет конца.
Было ощущение, что всё это пространство наполнено еле видимыми существами, несущимися в вихре полоумной и даже в чём-то сумасшедшей суеты. И всё это тонуло в тумане безбрежной тупости и скуки и возникающего откуда ни возьмись беспощадного и нелепого страдания.
Лёня тихонько взвыл, подумав о том, что обитателям этого мира, как бы они ни суетились, спешить, собственно говоря, некуда.
Поезд остановился, двери открылись.
– Прошу! – сухо отреагировал комментатор.
И «предназначенные» – их было страшно много, разнообразных – толпой вываливались из вагонов поезда, точно влекомые незнаемой мистической силой.
Но другие оставались недвижимы, мистическое дуновение не касалось их. «Не заметили, и слава Богу», – шепнул кто-то на ухо Лёне.
Одинцов прилип к окну. «Батюшки, сколько их!» – хрюкнув, вскрикнул он.
Народу оказалось гораздо больше, чем на предыдущей станции. Из вагонов ещё продолжали высыпаться люди. Весьма разные, иностранцы, местные господа и товарищи, коммерсанты и домохозяйки, толстые и тонкие, важные и тихие – все оказались тут.
Но Лёню смутили торжественные звуки. Нет, он не ошибся: прибывающих встречали с музыкой. Правда, была она до одурения невразумительна на слух. Лёне показалось даже, что ревел какой-то потусторонний мамонт. Но на самом деле у Лёни просто сдали нервы. В аду ничтожных душ мамонты не водились. Лёня задергался, пытаясь заткнуть себе уши. Но музыка внезапно стихла, и Одинцов опять прильнул к окну.
Картина за окном неожиданно вызвала у него немыслимую скуку, и суета этого ада спровоцировала у него поистине загробную зевоту, которую невозможно было сдержать.
В то же время картина мироздания за окном вызывала ужас. Ужас трудно совместить с зевотой – но в ином мире всё это совмещалось.
Лёня отпрянул внутрь вагона и тут же спрятался в своём купе под нижнюю койку. Он оказался в подобии надёжного сундука. Потом пугливо высунул голову. К его обалдению, человек на соседней койке проснулся, помрачнел, укусил себя в руку и опять закрыл глаза. Жирный его живот оказался оголённым и выделялся словно ночной горшок. Лёня плюнул и, изумлённый своим поступком, выскочил в коридор.
Двери почти всех купе были открыты, и народу явно поубавилось.
Поезд нёсся дальше – вперёд, вперёд, к неописуемому!
Минут через пять снова заголосил комментатор:
– Дамы и господа! Со смешанным чувством страха и душевного облегчения спешу объявить нашу следующую остановку. Она называется «Рассеянные во Вселенной». Готовьтесь, дорогие мои.
И тут же по вагону забегала девица с распущенными волосами, и к тому же грязная и шумная до бреда. Коридор был почти пуст. Она подскочила к Лёне и странно прохихикала ему в лицо:
– А ты не мёртвый?.. Не мёртвый?
Лёня испугался (а вдруг и в самом деле мёртвый) и вскрикнул, отшатнувшись.
– А, дрожишь!.. Значит, живой или хочешь жить, если мёртвый!.. А то у нас тут много покойников