был настроен вполне оптимистично: шхуна надёжная, голод не страшен – продовольствия припасено из расчета на полтора года, хотя дойти до Владивостока он надеялся за несколько месяцев. По вечерам команда собиралась в кают-компании, у камина, за самоваром, за игрой в домино, шутили, высказывали догадки, предположения, надежды на то, что придёт лето и освободит «Святую Анну» из ледяного плена. Душой этих вечеров была единственная женщина на корабле, Ерминия Жданко.
Ты – женщина – небесное созданье.
Ты – женщина, ты – книга между книг.
В тебе сокрыта тайна мирозданья,
Ты – мудрости Божественной родник.
Штурман Альбанов написал в своём дневнике:
«Ни одной минуты она не раскаивалась, что увязалась, как мы говорили, с нами. Когда мы шутили на эту тему, она сердилась. При исполнении своих служебных обязанностей хозяйки она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стеснялась, что не предложила сама. Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно „надувшись“, стараясь покраснеть, и, когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: „Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик“. Увидев его „застенчивую“ физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слёз, все смеялись, кричали „пожар“ и бежали за водой».
С каждым днём положение пленников Арктики осложнялось: шхуну уносило на север всё дальше и дальше, а 16 октября ледяное поле «оторвалось от Ямала», и «Святая Анна» пустилась в дрейф.
С этого времени жизнь команды была подчинена только одному – выживанию в арктических условиях. На льду, возле корабля, устроили баню. Людей распределили по всем имеющимся на борту тёплым помещениям. Лучшие каюты на первой палубе, отапливаемые двумя печками, достались командиру, штурману, Ерминии Жданко и гарпунёрам. Семь матросов расположились в кормовом отсеке, согреваемом камбузом, восемь – в носовом кубрике, при обогреве одной печкой.
Экипажу пришлось полностью снять шикарное убранство кают и палуб, чтобы сделать дополнительную обшивку на стенах и потолках внутренних помещений. В ход пошли войлок, толь и парусина. Отполированная до зеркального блеска мебель из красного дерева и роскошные ковры начали гнить от сырости.
Наступила многомесячная полярная ночь, а вместе с ней у людей началась депрессия. Даже полярное сияние, которое многие мечтали увидеть, не только не завораживало своей магической красотой, а нервировало их.
Запасы продовольствия таяли, ещё летом 1913 года закончилось топливо, керосин, свечи. Их заменили тюленьим жиром, от которого было больше копоти, чем света. Светильники-коптилки освещали пространство в радиусе полуметра, всё остальное тонуло во мраке
По углам кают блестели иней и лёд – это были самые чистые уголки на шхуне. Вечная сырость, неистребимый холод, нескончаемый мрак полярной ночи, плесень на всём – на подушках, одежде, продуктах, изнуряла людей.
Штурман Альбанов, не утративший способности шутить в этой непростой обстановке, острил:
– Бедная