нет! Ты бы хоть об Эрнесте подумала.
Монти крался по коридору, пока не замер у двери в гостиную. Он знал, что подслушивать нехорошо, но очень уж хотелось рассказать маме о железной дороге Фриделя и попросить такую же на Рождество.
– Почему мы не можем его делить? Тебе что, жалко?
– Исключено, Фрида. Мы сестры, это почти инцест.
– Глупости!
– Ты ничего не понимаешь. Забудь о нем.
Голос тети Элизабет задрожал, как будто она сейчас заплачет. Монти притих. Он не хотел, чтобы тетя плакала.
– Чего я не понимаю? Он хочет увезти меня и детей в Аскону. Честно говоря, для меня это огромное искушение. Похоже, у них там настоящая революция. Мне нравится идея жизни в коммуне… никакой собственности… не надо втыкать в голову шпильки и заковывать ребра в корсет. И вообще, Отто считает, что в Ноттингеме я трачу свою жизнь впустую.
Монти замер. О чем она говорит? Увезти его и Эльзу с Барби – куда? И почему мама говорит о нижнем белье?
– Не будь дурой, Фрида! Правда заключается в том…
Наступила долгая тишина. Монти слышал, как кровь стучит в ушах. А потом заговорила мама – громко и сердито.
– Ты ревнуешь! Ты не хочешь со мной делиться. Где же твоя свободная любовь? Ты лицемерка, Элизабет. Завистливая лицемерка!
Монти вжался в стену. Он никогда не слышал, чтобы мама так кричала. Он хотел тихонько вернуться в свою комнату, но если они услышат, то подумают, что он шпионит, и ему влетит. И он остался стоять, будто ноги приросли к полу. Тетя Элизабет заговорила очень тихо, почти неслышно – ему приходилось напрягать слух.
– У меня будет ребенок. От Отто.
Наступила тишина, такая долгая и глубокая, что Монти испугался, как бы они не услышали стук его сердца через стену.
– Отто знает?
– Еще бы ему не знать! От него рожает половина Мюнхена.
– Ты уйдешь от Эдгара? – едва слышно прошептала мама.
– Конечно нет. Эдгар воспитает этого ребенка как своего. Ты знаешь, что жена Отто тоже беременна?
Тетя Элизабет вздохнула, потом скрипнул стул, как будто она села. Монти тихонько попятился. Он не хотел больше ничего слышать. Не хотел, чтобы его застукали. Он хотел просто читать свою книжку. Внезапно он превратился в Робин Гуда, который садится на коня, натягивает поводья и скачет галопом по зеленым лугам в Шервудский лес. Мимо полян с колокольчиками, через лощины, заросшие пушистым ломоносом, напоминающим стариковскую бороду, малиновой фотинией и борщевиком, все дальше и дальше. Над головой взмывали стрижи, рассыпались во все стороны сороки, кружили в небе сарычи. А Монти все скакал и скакал.
– Монти! Что ты здесь делаешь? – раздался вдруг острый, как кусок стекла, голос тети Элизабет.
– Я захотел пить.
Он опустил голову, лицо горело. Вышла мама, обняла его.
– Oh mein Liebling. Ну-ка, скорее в постель. Уже очень поздно.
Он прижался к маме, вдохнул ее запах и почувствовал, что она пахнет неправильно; не ландышами и не фиалками, как ее любимое мыло. И в этой стычке с тетей Элизабет тоже