что уловил бы любой человек, устроенный и куда проще, чем Радослав. Или он нравился Алёше сам по себе, или же тут сработало нечто другое, глубинное, родовое.
– Радослав, – обратился к нему Алёша, – мне всё время кажется, что ты похож на моего папу… только не на маминого мужа, а на того, кто настоящий… мой.
– Не похож он на твоего папу! – одёрнула сына Вика. – И не лезь к нему.
– Почему же не лезь? – улыбнулся Радослав. – Он и не лезет. Мы с ним всего лишь общаемся.
– Твой муж и не хотел быть моим папой! – продолжил Алёша, явно раздражаясь на мать. – Он и не играл со мной никогда. Не разговаривал. Только всегда чего-то велел и говорил: не так! Не то ты делаешь! Ну и бестолковый же ты! А мой папа никогда на меня не ругался… Он был весёлый такой… ну… и есть, конечно. Сажал меня на плечи, я помню. Я же маленький был.
– Нет, но что он несёт? Да не помнишь ты ничего!
– Я лучше тебя знаю, чего я помню, а чего нет! – дерзил сын. – Зачем же ты придумала, что он погиб? Разве такое говорят про тех, кто жив? Разве так можно? Ты всегда мне врёшь!
– Не надо так с матерью, – осадил Алёшу Кук, – она не могла выдавать засекреченную информацию. Чтобы ты не ждал и не тосковал сильно, она так и говорила.
– Теперь мне всё равно. Только я его помню, – или из упрямства, или так оно и было, ответил Алёша.
– Сам же и врёшь! – уловила его мать, – то ты не помнишь его, а оказывается, что помнишь.
– А чем же был плох муж мамы, кроме того, что тебя воспитывал? – спросил Радослав у Алёши.
– Ничем не плох. И ничем не хорош. Он был мне не нужен. Он был рядом, но я с ним не общался. А с папой я всегда общаюсь, в мыслях. И я его помню.
– Да не можешь ты его помнить?! – закричала Вика.
– Я его помню. Он вылитый Радослав. Радослав, я ведь и тебя сразу же узнал. Я где-то тебя видел. Давно…
– Нельзя детям врать! – не удержался Радослав, испытывая сильную неприязнь к Вике. – Они с малых лет должны приучаться к правде, чтобы и потом жить в неведении, что такое ложь.
– Не скажи, – раздумчиво протянула Кук. Видимо, желал поддержать Вику. – Она, правда-то, бывает порой и неподъёмной для души ребёнка. Она лишь на вырост годится порой, правда-то. А то так задавишь душу детскую этой правдой-то, что и сплющишь раньше, чем она повзрослеет и окрепнет. Правда порой и не всякому взрослому по плечу бывает. Так что тут не прав ты, Радослав. Сам-то всегда ли жил по правде?
– Старался, – ответил Радослав.
– То-то и оно, – сделал свой непонятный вывод Кук. Явно намекал на то, что вот внук рядом бегает, а дедушка-то не спешит правду внучку выкладывать. – Артура помню совсем маленьким ещё мальчиком, – ляпнул вдруг Кук.
– Где ж и видел? – без всякого интереса спросил Радослав, наблюдая, как Алёша сделал, что называется, ушки на макушке, при полном внешнем безразличии к разговору взрослых.
– Карина, матушка твоя, показывала… Помню, сидит за её столом, уставленным фруктами, синеглазый такой и худенький мальчик. Гостевой