рушится на нож,
Льются люди, каплют вещи,
Блазнящиеся в огне…
Всё ж таинственней и резче
Лезвье музыки во мне.
Михайловский сад
Отставшие в рассеявшихся тéнях
Не менее деревья не видны —
Как плакальщицы, сели на ступенях,
Роняют слезы в черные волны.
Немного ж высветил в ноябрьском саде
(Что в вогнутом стекле) холодный луч,
И старших птиц, стоящих на параде,
Уже не расшевéлишь, как ни мучь.
Без дна – ни дня. Скользят (и не очнутся)
Мимо кружных граненых колоннад,
Их небеса цепные не коснутся,
Коленцы каменные не стеснят.
Как лóдья с ледяным и низким днищем,
Несется к норду узкий городок,
Неся – несомый – к вышним пепелищам
(Откуда-чей – не знаю) узкий вдох.
Зимы?.. Видать, наскучило в земле ей
Приглядываться в дырочки травы…
И время мертвое приречною аллеей
Идет не поднимая головы.
«Ну а я – каб я жил под венец, под завязку…»
О. М.
Ну а я – каб я жил под венец, под завязку,
Под качение сердца вовне,
Невесомой бы ночью на русскую пасху
Я бы в море ушел на челне.
И жестяный стесненный язык колоколен
Провожал бы скольженье мое,
От свободы сердечной я б сделался болен,
Как и всякий настигший ее.
От кого и к кому я не знаю дорога
В тишине, вышине, глубине…
Лишь негромкое пение русского бога,
Отдаляясь, сопутствует мне.
«А в косых и высоких, сплошных небесах ни движенья…»
Луце ж бы потяту быти, неже полонену быти
А в косых и высоких, сплошных небесах ни движенья,
Лишь круженье зимы, лишь зиянье и жженье зимы…
Как же так же прожить эту вечную ночь униженья,
Как прожи́ли ее и как прóжили наши мертвые – мы?
Измождаясь лицом и разношенным телом грузнея,
На нечетких очках чуть уменьшенный мир пронося,
Как же так же прожить, ничего ни о чем не жалея,
Ничего не прося, ничего-ничего не прося, не прося?
И ветшанья извечные вести, и чья-то свеча над могилой,
И безжалостный голос зовущий сгущенно звеня —
Всё измышлено вчуже постылою тьмой полукрылой,
Чтоб величье из ямы извлечь под ножи ледяного огня.
О косая высокая тень!.. – но и песни завесть не успеть ей,
Как ворчанье начнется, гуденье, жужжанье внизу…
Вся Россия сойдись – лишь коснуться надгробья посметь ей,
Как навеки застыть с ледяною рукой на весу.
Но умершие выйдут смеясь и взлетят меж морозных строений,
Где по низу зима продолжает до выскреста месть,
И умершие скажут: «Напрасны и слава, и гений.
«Только память и честь – это все, что пока еще есть».
И