это?
– Дневник, скорей личные записи радиста из экипажа Леваневского. Мы когда радиомаяк установили, улетали понятно не пустыми – всё, что в руках смогли унести, прихватили, и в спешке осматривать хабар времени особо не было. Вот Шабанов и зацепил случайно. Там… в общем бытовое, в основном личка, интимное к женщине. Он и не стал читать. А тут случайно обнаружил на последних страницах.
Андрей Анатольевич взял тетрадь, попробовал разобрать:
– Ну и почерк!
– Да. Почерк у него жуть, но я уже вник. Давай я. – Шпаковский пододвинул настольную лампу к себе, перелистав в конец, начав зачитывать: – Так! Это пропущу… вот с этого момента!
«…Кастанаев пока совсем не стал впадать в беспамятство, много бредил, но мы понимали, что это не бред. Свидетельство тому тело и фрагменты неизвестной твари, что встряла в переднюю кабину, разбив фонарь, забрызгав всё своей чёрной кровью. Все мы только помним ослепляющее, ударившее вспышкой сияние, а придя в сознание, очнулись уже, когда самолёт лежал на заснеженном льду.
Кастанаев сумел увидеть больше и уверял, что в промежутках белого свечения вдруг открылось чистое голубое небо и сочный зелёный массив под крылом. И выметнувшаяся навстречу неожиданная стая больших чёрных птиц, набросившихся на самолёт. Одну разрубили винты левого крайнего двигателя, другая бросилась прямо в сверкающее на неожиданном солнце носовое остекление. И уж потом следующей вспышкой света вновь стала снежная пурга и жёсткая встреча с ледовой поверхностью.
”…Я штурвал на себя… я штурвал на себя!” – постоянно повторял он в горячке уже совсем плохой.
Командир решил не упоминать эти факты в записке, оставленной в самолёте, сказав, что предоставит начальству отдельный рапорт. Поверят в Москве или нет, это вопрос будущего, так как неведомую крылатую тварь, что и птицей не назовёшь, вынуждены были оставить во льдах, взяв лишь образцы зубов и часть костей, завернув всё в прорезиненную ткань. Но и без того вонь от неё стояла жуткая. Тем более что Годовиков, осматривая фрагменты твари, порезался и подцепил какую-то чесотку. Дрянь оказалась заразной.
Всё остальное, что смогли, собрали, сложив в железном ящике, засунув его под фюзеляж.
…Мы здесь, на месте падения, уже неделю. Три дня бушевал ураган. Наружу не выходили.
19 августа похоронили Колю Кастанаева, рядом с Левченко.
20 августа. Сегодня решили, что идём. Надеяться, что кто-то ответит в эфире, уже бессмысленно. Всё давно приготовили: нарты, лыжи, припасы, оружие. Ничего лишнего. Я даже решил оставить личные вещи. Главное выбраться».
– Всё, – закончил Шпаковский, – намеренно ли он или по запарке позабыл свой дневник, сейчас уж не скажешь. А вот на обратной стороне карандашом набросок, как я понял, он пытался зарисовать упоминаемую зверюгу. Художник из него не ахти, но посмотри – ничего не напоминает? Длинная зубастая пасть. Тут и размер приблизительно дан. Похоже, что крыло… часть крыла без перьев будто кожистое, как у нетопыря, но…
– Твою ж мать! – выдавил Чертов. –