отступления у них не было. Когда бой наконец закончился и все федаины были убиты, то весь посёлок казался залитым кровью. После этого случая бабушка умоляла деда переехать в другое, более безопасное место. Она плакала и ползала перед ним на коленях, и тогда он впервые в жизни влепил ей оплеуху.
– Мы останемся здесь! – заорал он. – И я как мужчина смогу защитить свою семью!
Спустя какое-то время дед, никогда не снимавший военную форму и не расстававшийся с личным оружием, уехал вместе с другими жителями посёлка в такой же военной форме, как и у него, на военную базу. А спустя трое суток окна домов в поселении задрожали от взрывов. Снаряды и бомбы рвались в километре от поселения, по ту сторону границы. От взрывов дрожали стёкла в домах посёлка. Наутро по радио передали, что части нашей армии атаковали лагерь федаинов на другой стороне границы. Атака была успешной: база федаинов была уничтожена, а сами они все до единого были убиты. Пленных не оказалось. Потом, правда, ходили слухи, что на самом деле наши солдаты атаковали лагерь беженцев и убили всех, кто там был, отомстив таким образом за гибель жителей поселка. Моя тётка, которой было тогда семь лет, рассказывала мне , что слышала крики с той стороны. Впрочем, может быть, ей это только казалось.
Вернувшись, дед сказал бабушке: «Они больше никогда не вернутся», и крепко обнял её. Он был уверен, что страх боль
ше никогда не войдёт в его дом. Но он ошибся. Страх затаился в душах детей. Отец рассказывал мне, что после того случая главным его детским ощущением был страх. По ночам он боялся заснуть и всё прислушивался к каждому шороху снаружи. До двенадцати лет он боялся оставаться один в комнате, а ночью, если деда не было дома, он в ужасе выпрыгивал из своей постели, и с криком бежал к матери, которая успокаивала его как могла. Страх стал главным содержанием его жизни. Он боялся за родителей, за близких, друзей, за себя… Его ладошки были всегда холодными, даже в сорокоградусную жару, а зрачки огромными как у кошки. В школе он учился плохо, не в силах ни на чём сосредоточиться. И страх, страх, страх… Вечный страх, от которого болело горло, будто кто-то держал его мёртвой хваткой, и ещё недержание мочи по ночам и жгучий стыд за свою неспособность справиться даже с собственной мочой… Дед был сильным и выглядел очень внушительно, но отцу всё равно было страшно. И однажды дед с перекошенным от ярости лицом схватил его за шиворот и с силой развернул к себе.
– Смотри мне в глаза! – орал дед. – Если тебе страшно, спрячься у матери под юбкой, или надень женское платье и… больше не попадайся мне на глаза! – в ярости орал он.
Мать беспомощно, как птица, вертелась вокруг них. Из глаз отца катились слёзы, и от этого дед пришёл в ещё большую ярость.
– Перестань реветь! – прикрикнул он на сына.
Но сын лишь ещё сильнее заплакал. Тогда дед взял его на руки и сказал то же, что говорил до этого матери: «Не бойся. Они больше никогда не придут». Он сказал это так уверенно, что сын поверил ему.
Рядом