карты это банальное клонирование, а в формате существующего сущего? Новизна? Та самая из моей формулы мотива жизни, где мотивация есть произведения личной системы значимости на новизну, неизвестную прежде. Свойство новизны – устаревать, тем самым истекая. Получается источник новизны в истечении, то бишь отсечении практиками адаптивного скептицизма устроения истёкшего, причём не жестко, скорее музеефикационно, но с единственной целью дления сущего. Думаю, в том и есть не имитационный смысл сущего, предполагающий инклюзивную динамику, когда одно действие истекло и тем самым запустило другое действие.
Блики памяти…
…возникают и гаснут.
В чистом благословенном детстве, подаренном моими родителями, заложена большая часть моей личности. Я лишь благодарно развернула родительские дары в реальном времени, более того, попыталась передать их своим детям.
Один из даров – свобода, способ жизни, причастный любви; другой, производный первого – способность быть другом, принимать другого.
Моими друзьями были родители и теперь мои дети. Дружба, замешанная на плоти и крови необычайно сложна, ей чужды спецэффекты, здесь тебе не будут аплодировать, здесь тебя знают. Еще сложнее дружба с совсем другим. В моей жизни это было один раз. И это был волк. Если честно, то полуволк (мама его была овчаркой). Он появился как дар дяди геолога, совершенно взрослый, адаптированный к глупым двуногим и совершенно свободный. Он сразу выбрал меня, но и я выбрала его, так бывает.
Не раб и это главное. Его мерцающие с янтарным отливом глаза (не бархатные песьи), широкий лоб, огромные лапы и восхитительный серый волчий окрас. По-мужски агрессивный – соседских кобелей душил прямо в их будках, сук же оплодотворял тоже царственно и только в определенное время года.
Он снисходительно позволял мне все – завязывать банты на уши, запрягать себя в санки, приносил мне палки, но при этом, я всегда знала, что ведет он себя так из милости ко мне, голому лягушонку, никогда не пытался укусить, но и рук не лизал. И еще… он научил меня держать разумную дистанцию, это я пронесла через всю жизнь.
Однажды зимой мы забрались с ним под стог сена, стоящий в поле, он прокопал лаз и привел меня в иной мир. В январе там цвели васильки, прятались мушки и даже две лягушки таращили на нас свои лягушачьи глаза. Мой друг вздрагивал носом, а я почувствовала первый резонанс причастности тому, что открывается не многим. С этого момента возникла потребность описывать свои ощущения иного.
Десять лет у меня был верный слушатель и сотаинник. А потом он ушел, как и положено в его роде, не принимать же смерть в вольере.
С тех пор возвращается лишь бликами памяти…
Свидетельские блики
Легчайшее пространство утра вплывает запахом духов дочери, бесшумно затворяющей входную дверь, вибрирующим звуком стаи ласточек в заоконье, будто бы закавыченным галочьими возгласами и всепроникающим