обмена денариев на драхмы.
– Армия не допустит беспорядков! – возразил Эмилий Лет, понимавший, что император сильно сгущает краски.
– А что, если армия сама и станет их центром, ты не подумал, префект? Ты говоришь, что тебе тяжело сдерживать преторианцев, а легко ли будет Септимию Северу или Песценнию Нигеру или другим сдерживать легионы, если они взбунтуются? Крепкий денарий – здоровая экономика. Завтра я выступлю с этим предложением в сенате. Через месяц или два новые налоги, поступившие в казну, позволят мне отплатить преторианцам за их преданность и терпение. Я и тебя не обижу, префект. Ведь не откажешься ты от виллы в Байях?
– Щедрость августа безгранична! – притворно улыбнулся Эмилий Лет и поклонился, чтобы скрыть досаду на лице.
Скупость Пертинакса была ему известна. Он не сорил деньгами, когда был консулом или легатом в провинциях, а став императором, не изменил своих привычек. Если бы не страх быть убитым Коммодом, Эмилий Лет ни за что бы не поставил на Пертинакса. Но Пертинакс являлся единственным в окружении Коммода, которого бы приняли и сенат, и армия, и народ. Конечно, в казне уже есть деньги и на реформу денария, и на многочисленные государственные нужды и на выплату преторианцам. Сколько налогов поступает в Рим со всей необъятной империи! Но Пертинакс просто не хочет их тратить.
Что ж, на этот раз префект претория уйдет к своим подчиненным только с голыми обещаниями. И совершенно точно не будет никого увещевать, просто передаст слова императора подождать два месяца. И пусть будет то, что будет. Согласятся преторианцы ждать – хорошо, нет – тоже неплохо. Пусть Пертинакс знает, что трон под ним держится только верностью гвардии.
Оставшись один, император в сильном раздражении стал ходить между колонн базилики. Не только поведение Эмилия Лета возмущало его, но и собственная беспомощность. Человек умный, честный, рассудительный, Пертинакс с трудом переносил тупость, корысть и хамство вокруг себя. И если страх перед Коммодом заставлял его поступиться своими принципами, молча совсем соглашаться, то сейчас, когда он стал императором, сносить все это от человека, стоящего далеко внизу, по сравнению с ним, Пертинакс не хотел. Он специально вспоминал, как жестко обошелся с восставшими легионерами, будучи наместником в Британии, чтобы придать себе твердость духа и наказать Эмилия Лета. Но ничего не выходило. Разум вновь возобладал над чувствами. Одно дело – действовать как наместник провинции, и совсем другое – как император, не чудовище, как Коммод, а мудрый отец отечества, как Марк Аврелий. Закончилась эпоха казней, должно наступить время справедливости и благоденствия. Необходимо не наказывать префекта претория, которому он, Пертинакс, действительно всем обязан, а раз за разом постараться убеждать в своей правоте, и пусть сейчас Эмилий Лет возмущен задержкой выплат, но разве доброе отношение к нему, несмотря на его дерзость, не окажет воздействия?
И вроде бы Пертинакс немного успокоился. Поразмыслив над поведением префекта, разгуливавшего