еды вы отправитесь немедленно в бараки и соберете ваши ранцы. И пусть каждый останется у своих вещей до приказа.
Рота заликовала, и котелки зазвенели, как цимбалы.
– Вольно! – крикнул весело старший сержант.
Клейкая овсянка и жирная грудинка были живо проглочены, и все с бьющимися сердцами бросились в барак, чтобы связать свои ранцы. Солдаты испытывали гордость под завистливыми взглядами завтракавших в конце барака товарищей из другой роты, не получившей никаких приказаний.
Собрав вещи, они расселись на пустых нарах, барабаня ногами по доскам, и стали ждать.
– Мы, должно быть, не двинемся отсюда, пока ад не вымерзнет, – сказал Мэдвилл, завязывая последний ремешок на своем ранце.
– Всегда уж так… ломаешь себе шею, чтоб исполнить приказание, а…
– Выходи! – крикнул сержант, просовывая голову в дверь. – Стройся, смирно!
Лейтенант в новой походной шинели и новой паре обмоток стоял с торжественным видом, обернувшись лицом к роте.
– Ребята, – сказал он, откусывая каждое слово, точно это был кусок твердой палочки леденца, – один из вас предается военно-полевому суду за недопустимые изменнические взгляды, найденные в письме, которое он послал на родину своим друзьям. Я был крайне огорчен, обнаружив нечто подобное в одной из своих рот. Не думаю, чтобы среди вас нашелся еще один человек… достаточно подлый, чтобы держаться… питать… такие идеи…
Все выпятили грудь, давая внутренний обет не иметь лучше никаких идей, лишь бы, упаси Боже, не вызвать такого осуждения из уст лейтенанта.
Лейтенант продолжал:
– Я могу сказать только одно: если в роте имеется еще такой человек, пусть он держит язык за зубами и будет, черт возьми, поосторожнее, когда пишет домой. Вольно!
Он свирепо выкрикнул команду, точно это было приказание казнить виновного.
– Вот уж подлая гадина этот Эйзенштейн! – сказал кто-то.
Лейтенант, уходя, расслышал это.
– Ну, сержант, – сказал он развязно, – я уверен, что остальные – надежные ребята.
Солдаты снова вернулись в барак и стали ждать.
В приемной полкового врача оглушительно щелкали пишущие машинки и стояла невыносимая жара от черной печки посреди комнаты, выпускавшей время от времени из щели в трубе маленькие клубы дыма.
Доктор был маленьким человечком со свежим мальчишеским лицом и тягучим голосом. Он сидел, развалившись, за большой пишущей машинкой и читал журнал, лежащий у него на коленях.
Фюзелли проскользнул за машинку и остановился с фуражкой в руках около стула доктора.
– Ну, что вам нужно? – грубовато спросил его доктор.
– Один товарищ говорил мне, доктор, что вы ищете человека, знакомого с оптическим делом. – Голос Фюзелли был мягок, как бархат.
– Ну?
– Я три года работал в оптическом магазине у себя дома, в Фриско.
– Ваше имя, чин, рота?
– Дэниел Фюзелли, рядовой первого разряда, рота В, склад медицинских принадлежностей.
– Хорошо, я