произойти нечто, касающееся всех этих тайн, и он поймет…
Кристина вошла, усталым жестом сняла маску и бросила ее на стол. Она вздохнула и уронила голову на руки. О ком она думала?.. О Рауле?.. Нет! Потому что он тут же услышал, как она прошептала: «Бедный Эрик!»
Сначала ему показалось, что он плохо расслышал. Ведь он думал, что если кого-то и следует жалеть, так только его, Рауля. И после всего, что между ними произошло, было бы вполне естественно услышать, как она со вздохом говорит: «Бедный Рауль!» Но она, качая головой, еще раз повторила: «Бедный Эрик!»
Почему этот Эрик занимал все помыслы Кристины и почему маленькая фея Севера жалела этого Эрика, когда Рауль был так несчастен?
Кристина принялась писать так спокойно и безмятежно, что Рауль, который все еще дрожал от разыгравшейся драмы, был этим весьма неприятно удивлен. «Какое хладнокровие», – подумал он… Так она исписала второй листок, за ним третий, четвертый… Вдруг она подняла голову и спрятала листки в корсаж… Казалось, она к чему-то прислушивается… Рауль тоже прислушался… Откуда доносится этот странный шум, этот далекий ритм? Какое-то приглушенное пение будто просачивалось через перегородку. Можно было подумать, что это поют стены!.. Пение становилось все слышнее, слова – отчетливее… Вот уже стало можно различить голос: очень красивый, нежный и пленительный. Однако эта нежность все же оставалась мужественной, из чего можно было заключить, что этот голос не принадлежит женщине. Голос все приближался, прошел сквозь стену, и вот он уже в комнате, прямо перед Кристиной. Кристина поднялась и заговорила с «голосом», как она говорила бы со стоящим рядом с ней человеком.
– Я здесь, Эрик, – сказала она. – Я готова. А вот вы опоздали, друг мой.
Рауль, который осторожно смотрел из-за своей занавески, не поверил своим глазам: он не видел никого, кроме самой Кристины.
Лицо девушки просияло. На ее бледных губах появилась улыбка выздоравливающего человека, который начинает надеяться, что болезнь, поразившая его, уже не опасна.
Бесплотный голос вновь запел, и никогда в своей жизни Рауль не слышал ничего подобного; этот голос во фразе, спетой на одном дыхании, объединял крайности: героическую истому, победоносное коварство, самую нежную силу и сильнейшую нежность и, наконец, непередаваемое ликование. Уже само звучание этого голоса должно было рождать возвышенные чувства у всех любящих и понимающих музыку смертных. Это был чистый и тихий источник гармонии, из которого спокойно могли пить все приверженцы прекрасного, будучи уверенными в том, что на них нисходит музыкальная благодать. И тогда их искусство, вдруг прикоснувшись к божественному началу, просто преображается. Рауль с волнением слушал этот голос и начинал понимать, каким образом Кристина Даэ в тот вечер явила перед изумленной публикой неслыханную доселе красоту звука и сверхчеловеческую восторженность, все еще находясь, несомненно, под влиянием таинственного и невидимого учителя. Рауль понял всю значительность этого события, слушая этот исключительный