микроавтобусом.
– Может, буду носить? – предложил я.
– Да не утруждайте себя.
– Нет-нет, я помогу… – настоял я.
– Матушка! – обратилась Элен к монахине, которая меня встретила. – Нам помогут немного. Мой знакомый…
По тону чувствовалась, что Элен не знает, как меня представить. Однако матушка, нисколько вроде бы не удавившись ни Элен, ни моему присутствию, чуть ли не навязчивому, поблагодарила меня кроткой улыбкой и тактично показала на строй коробок, уже составленных для выноса слева от входа.
Я принялся за работу. Мне помогал коренастый белобрысый малый с лицом аутиста, которого сестры, суетившиеся вокруг, звали Алешей. Их было всего человек восемь, в основном женщины – монахини с ног до головы в светлом. На меня никто не обращал внимания. Все принимали мою помощь как нечто должное. И это позволяло мне всех разглядывать, изучать выставочное хозяйство. Лезть с вопросами я не решался.
В основном это была обычная церковная утварь, какую можно увидеть в церковных лавках. Штампованные иконы, клееные, на дощечках и даже шитые. Само шитье – подобие плащаниц или хоругвей, но вряд ли оригиналы, скорее, всё та же мануфактура с каких-то церковных фабрик. Здесь же лампадные чаши разных цветов. Подсвечники, цветные календари, аудиодиски, книги, и некоторые на французском и английском языках, хотя по виду, по обложке, изданные, конечно, не в Европе.
Элен занималась упаковкой книг в дальнем углу помещения. Время от времени она поглядывала на меня с озабоченностью, наверное, всё же удивляясь энергичности, с которой я таскал коробки в загружаемый «мерседес» и даже уже начинал верховодить над другими, так работа шла более слаженно.
Алеша, видимо и в самом деле инвалид, привыкший работать под чьим-нибудь руководством, с готовностью мне подчинялся: передвигал коробки поближе к входу, подавал их одна за другой через порог, чтобы дело шло быстрее и чтобы мы не преграждали своей возней проход другим, тоже носившим вещи в машину.
Было очень жарко. Я по-настоящему взмок, то и дело был вынужден пользоваться носовым платком, чтобы просушить лицо и шею. Я жалел, что не прихватил из машины бутылку с водой. Просить пить было как-то нелепо. Что удивительно, никто из монахинь или сестер не потел, как я, несмотря на то, что в свои одеяния они оказывались укутанными с головы до ног и даже не снимали своих косынок. Упитанный Алеша тоже легко переносил жару. Это бросалось в глаза.
Та же высокая монахиня вдруг подошла ко мне с большой керамической кружкой и, едва заметно улыбаясь, протянула мне воду.
Я молча принял подношение и прочитал в ее глазах деловитое удовольствие, которое неизбежно, наверное, должен испытывать человек, привыкший заботиться о беспомощных, зависимых от него существах. Например, присматривая за коровой, подумал я, или еще за каким-нибудь домашним животным.
Может быть, я и вправду никогда еще не видел людей, способных работать так слаженно в полной тишине, без слов. Этому трудно было не удивляться. Все понимали друг друга с полуслова