каждый ожидает звука входящего сообщения. У каждого появился шанс начать жизнь с чистого листа – и еще девять жизней в придачу.
Некоторые объясняли свою зависимость от игр тем, что это помогает им больше двигаться и поддерживать физическую активность, другие не притворялись, говорили, что игра интереснее жизни, третьи играли время от времени, за компанию.
Зонд получал удовольствие от ощущения парения над игрой. Он играл, но был ведущим. Он взаимодействовал с клиентом без прямой встречи взглядом, без предательского запаха пота, каждый раз с нового листа, продолжая с того места, где остановились. В мире игры клиент был кластером, типизованным по длине, частоте и уверенности присутствия. Прямо за углом настоящего мира, где то, что ты лайкаешь, и есть ты.
Мир конца двадцатых годов двадцать первого века, настоящий мир, может, и не стал проще с играми, но однозначно стал понятнее, стабильнее, классифицированнее. В этом мире друзья десятилетиями оставались прежними, вне зависимости от места жительства, профессии, часового пояса. Реальность связей в интернете силой голубого свечения экранов стала прочнее и надежнее мира, в котором все могло пойти не так, мира, где люди болели, старели и умирали.
В Sandpine Group с командой ведущих в играх виртуальной реальности они воплощали в жизнь миллионы контекстов, магию бессмертных. Идея очень простая: любой ценой вывести игрока на орбиту потенциала, в тот космос, куда самому добраться невозможно.
Зонд и невидимый для него Порто шли вдоль Тверской. Зонд – спокойно и уверенно. Порто – с опаской, весь в поту, одежда прилипла к телу. Они проходили старые фасады, каменные наличники классической московской архитектуры, а кое-где даже уродливых львов, похожих на крыс. Совсем пожилые, не моложе восемнадцатого века, когда львов лепили даже не по картинкам – по рассказам очевидцев. По рассказам барина, который видел статуи львов у других богатых домов в Европе.
Через пятьдесят лет то, что мы называем виртуальными играми с сознанием, сравнят с этими львами, подумал Порто. Все, что мы знаем сейчас, это тычки вслепую. Как физиологи исследовали мозг в конце девятнадцатого века, так и мы резали в играх по живому, смотрели, что будет. Я согласился тестировать игру, которая вскроет мне мозг, как консервную банку. Но у меня не было выбора. А Зонд?
Порто задавал этот вопрос тогда, в гостиной, в первые дни тестирования. Все говорили красивые слова. Порто и сам умолчал о долгах, понимая, что никто не будет доверять человеку с зависимостью от азартных игр. Порто вообразил их лица, если бы он сказал: «Знаете, я проиграл в подпольном казино, мне нужен перерыв хотя бы недельку, а уж три недели самое оно. Потом кассовый разрыв перекроется».
Порто провел тыльной стороной ладони над губой. Глаз начал подергиваться, и он все больше жалел, что не может поговорить с Зондом. Ведь у Зонда сам механизм мышления другой. Тело – вторичная оболочка, а боль и аскетизм – путь просветления. Зонд стремился к музыкальной гармонии, недоступной простым смертным. Красота держалась на жесткой дисциплине.