не любят, чтобы их беспокоили по пустякам.
Когда, обогнув квартал, я сворачиваю за угол, архитектура заметно меняется. Причудливых форм дома из известняка уступают места массивным строениям с помпезными фасадами и арочными окнами. Среди них я нахожу на Западной Семьдесят восьмой улице строение с нужным номером. Как я и представляла себе, у входа под зеленым тентом стоит консьерж в темно-синей униформе и белоснежных перчатках. Он слегка покачивается на каблуках своих тщательно начищенных черных ботинок.
Я чуть ослабляю плотно закрученный на шее шарф, заправляю за уши свои слегка растрепавшиеся русые волосы и замедляю шаг. Затем бросаю взгляд на верхний, двенадцатый этаж дома. Это пентхаус. Гнездышко семьи Бэрдов.
Я чувствую холодок в животе от накатившей волны нервного напряжения.
– Я могу вам помочь? – спрашивает консьерж.
Он огромен: рост по меньшей мере шесть футов четыре дюйма, вес больше двухсот фунтов, широченные плечи и грудь – как у игрока в американский футбол, занимающего позицию полузащитника. При таких габаритах он вполне мог бы быть вышибалой или титулованным бодибилдером, а не консьержем – я готова биться об заклад, что ему порядочно надоела его работа, состоящая в том, чтобы сутками торчать у дверей дома на этой тихой, спокойной улочке.
Перед тем как заговорить, я откашливаюсь – мне даже кажется, что у меня внезапно пропал голос.
– У меня договоренность о встрече с семьей Бэрд.
Консьерж берется за ручку двери подъезда.
– Апартаменты 12-А, на самом верху.
По идее, мне надо бы быть с ним более любезной и попытаться, пользуясь возможностью, расспросить его – в конце концов, он должен знать, что за люди эти самые Бэрды. Не исключено, что он мог бы снабдить меня полезными подробностями. Мать девочки – какая она? А отец? Вдруг он какой-нибудь извращенец, как опасался Джонатан? А девочка – что, если она ужасно капризная? Может, эти Бэрды только и делают, что одну за другой нанимают нянь и тут же их увольняют.
Но я не произношу ни слова. Вместо этого, когда консьерж распахивает передо мной дверь подъезда и ждет, пока я войду, делаю глубокий вдох и выдох, собираясь с духом.
Ну же, давай, Сара. Возьми себя в руки.
Шагнув вперед, я чувствую поток теплого воздуха. Я словно ощущаю дыхание дома, позволяющего мне войти внутрь. Дверь с легким щелчком затворяется, и консьерж остается по другую сторону от нее, на улице. Глядя на него через стекло, слышу, как он произносит:
– Удачи.
Мне очень хочется поинтересоваться у него, почему он так сказал, но я тут же забываю об этом, потому что вижу перед собой вестибюль – и у меня екает сердце. Стены, от пола до потолка облицованые белым мрамором, украшены картинами в золоченых рамах. Это полотна французских и голландских импрессионистов – причем, судя по всему, подлинники. Ковровая дорожка темно-бордового цвета ведет к стилизованному под старину лифту с позолоченными дверями.
У