машинки, ни точилки для карандашей.
– Разумеется, – то и дело сглатывая сухую слюну, ответил я. Мне уже было не до учтивости.
– Давайте, я посмотрю, – протянул руку голос, наконец обретя человеческую оболочку лысоватого и полноватого мужчины средних лет, одетого в строгий и торжественный костюм похоронного распорядителя.
Нельзя было не подчиниться этому скользкому неприятному типу с пухлыми белыми ручонками, лоснящимися от душистого вазелина. Он буквально заставил меня вложить в эти неестественно ухоженные пальцы только что выданный мне иезуитский диплом и липовый сертификат, дающие, однако, «предъявителю сего» полное право преподавать вышеназванные дисциплины. Странный «незнакомец» сделал вид, будто не заметил подвоха и продолжал стоять предо мной, как сюзерен пред своим будущим вассалом. Сила его была столь велика, что мне пришлось долго бороться с непреодолимым желанием опереться в своём умалении хотя бы на одно колено.
Дешёвый фигляр, которого я уже презирал всеми фибрами своей юной души и плоти, всё никак не мог оставить свои балаганные фокусы в прошлом. В настоящем же он, вальяжно расположившись за столом в кресле, больше похожем на царский престол, целую вечность изучал полученные от меня официальные бумаги. Я в свою очередь раздумывал о том, как бы сделать так, чтобы убраться отсюда восвояси, вернуться в тёплый покой умиротворения и уже больше никогда не покидать его, несмотря ни на какие пророчества.
«Я их видеть больше не могу, тошнит», – попытка моя отпроситься по болезни не возымела обратного действия. Мало того, мне сразу дали понять, что едва не расценили её как проявление слабости. Боже, неужели опять всё сначала?
Самые сокровенные мечты растаяли, как дым, едва вновь раздался этот противный голос:
– Меня зовут господин Ловьяди, я – здешний директор, – он поднялся из-за стола и зачем-то протянул мне свою гладкую навазелиненную и оттого ещё более мерзкую ладошку. – Заранее прошу простить меня за неучтивость. Признаться, я порядком утомился принимать здесь вашего брата.
– Я Вас понимаю, – превозмогая приступы тошноты, мне ничего не оставалось, как только пожать эту скользкую руку.
Сам гладковыбритый хозяин сложившегося положения с укором уставился на мою неопрятную юношескую бородку.
– Да ничего Вы не понимаете! – В тон его навязчивой снисходительности ему бы не помешало махнуть на меня рукой, но он сдержался. Терпения этому господину было не занимать, впрочем, как и мне. – Я уже целую вечность пытаюсь организовать в этом проклятом месте школу, но никак не могу подобрать коллектив. У каждого преподавателя какие-то свои претензии, или, как сейчас принято говорить, нюансы. То одно его не устраивает, то другое.
– Напротив, это вполне понятно, – я отвечал машинально в надежде поскорее покончить с официальной частью, – где мне нужно расписаться?
Директор притих и впервые взглянул на меня с уважительным подозрением. Над внешностью