Николай Краснов, еще совсем мальчишка, буквально со школьной скамьи, успевший закончить ускоренные командирские курсы, стоял у открытой двери вагона. После школы он поступил в институт, успел проучиться год, и началась война. Из-за дефицита мобилизационных ресурсов отбор курсантов стали проводить среди физически развитых студентов 1-2 курсов ВУЗов. Это несказанно обрадовало Николая, так как с первого же дня войны он для себя решил, что должен быть на фронте. Когда пришли представители военного комиссариата, он в числе первых вызвался добровольцем. В тот момент ему стало даже как-то неловко за некоторых своих сокурсников, так как не все вызвались поступать на курсы командиров. Он был опьянен от того, что так быстро получил согласие и вот-вот должен был уехать учиться, а потом… Потом он видел все, так сказать, в радужном свете: подвиги, награды, возможно, небольшое ранение и снова подвиги, а потом победа. Потому он не обратил особого внимания на то, что некоторые студенты не спешили становиться добровольцами. Признаться, в тот момент он их даже немного жалел, думая, что они теряют прекрасный шанс отличиться, стать героем. «А эта форма? Новенькая, с иголочки, с хрустящей портупеей, кобурой и алыми квадратиками на петлицах. Глупцы. Или трусы? А, черт с ними, они упустили свой шанс. А я нет. Да, наверняка будет непросто. Ну, а как без этого? Придется приспосабливаться по ситуации, учиться, терпеть. Думаю, это ненадолго. Под Москвою же дали фашистам по зубам. Отбросили. Стоят теперь, приходят в себя. И там дадим, там, куда нас везут. На юг, похоже. Это неважно. Главное – едем, надоело в училище. Одно и то же, скукотища. А теперь едем и быстро едем. Вот что значит военный эшелон – дают дорогу на всем протяжении пути следования. Лишь небольшие остановки для смены паровоза, и опять в путь. С питанием, правда, не очень, сухой паек приходится есть. Ну, да это ничего, потерпеть можно. Тем более галеты в сухпайке просто объеденье», – думал Николай, стоя у открытой двери вагона, который пролетал мимо станций, деревень, мостов, дорог и т.д. Эшелон летел на юг.
Краснову досталось командовать пехотой. Целый взвод стрелков. Да какой взвод – четыре отделения, да еще минометчики. Далеко не каждый взвод мог похвастаться наличием миномета. Краснов чувствовал себя командиром небольшой армии, у которой имелась своя артиллерия. «Еще бы пару танков, мы бы тогда надавали немцам», – подумал про себя лейтенант, улыбнувшись.
– Чему улыбаетесь, товарищ лейтенант? – послышался голос. Это был рядовой Сенцов. Молодой парень, щупленький, роста невысокого, тоже еще не побывавший в бою. Он стоял у двери и смотрел на пробегающий мимо пейзаж. Краснов замечтался и не заметил, как тот подошел.
– Да так, думаю.
– О чем, разрешите спросить?
Оба они еще не привыкли к армейскому порядку, потому общались еще как-то по-свойски, почти без формальностей. К слову сказать, необстрелянных было подавляющее большинство во взводе лейтенанта Краснова.
– О чем? Да вот думаю, что едем быстро, на станциях не задерживаемся, торопимся. Значит, дело предстоит нам серьезное. Сам-то как думаешь?
– То же самое думаю, товарищ лейтенант, – весело отозвался Сенцов. – Думаю, что дело будет. Серьезное дело. Скорей бы уже. Не терпится в бой, показать фашистам, из какого мы теста.
– Во-во, сам об этом же думаю, потому и улыбаюсь.
– Хорошо, если так, а то просидим всю войну в тылу, девчатам рассказать нечего будет.
– У тебя есть девушка?
– Нет. Но будет, обязательно будет. Вот прогоним немца, познакомлюсь, женюсь. Как Вы думаете, товарищ лейтенант? – Сенцов как-то неуверенно посмотрел на командира, словно искал поддержки у него, словно сомневался в том, что говорит.
– Обязательно познакомишься и женишься. Разобьем немцев и будем жить как прежде, в мирное время, в нашей стране. После Москвы немец уже не так силен, а значит, дело к концу, я думаю, движется. Видишь, какая сила едет? Это только наш эшелон. А на станциях сколько таких эшелонов? Судя по всему, большая сила едет. Значит, готовятся нанести решающий удар, задавить фашистскую гадину. – Все это лейтенант произнес на одном дыхании, с каким-то детским и упрямым восторгом.
– Сила, говорите? – послышался голос из-за спины. Говорил сержант Лещенко. Он также подошел к открытой двери вагона и услышал часть разговора.
– А разве нет? – удивленно спросил лейтенант.
– Не спорю, сила большая едет. Видно, что перебрасывается большое количество народа и техники.
– Вот именно. А что тебя удивляет?
– Да так, ничего особенного, – уклончиво ответил Лещенко. Во взводе он был самым возрастным. Хоть лет ему было не более сорока, для всех он казался чуть ли не стариком. За глаза его некоторые называли «папашей». Он знал про это прозвище, но не обижался на него. Он был обстрелянным, опытным бойцом, в войсках с самого начала войны. Война застала его под Могилевым. Ему удалось увидеть первые дни и недели войны, когда во всеобщем хаосе и неразберихе войскам приходилось обороняться и даже наступать, нести огромные потери и отступать, отступать, отступать. Зимой сорок первого Лещенко был ранен, попал в госпиталь, лечился. После распределения попал во вновь формирующуюся