И как этого добиться?
У мальчика оказался на диво развитый язык. Тут вклад мамы несомненен, особы заземлённой и избыточно-рациональной. Характер? Так ему ещё только предстоит себя проявить, оформиться чётко, но что-то подсказывало, мальчик – ясноликий сфинкс не станет ни для кого счастливым приобретением. Пожалуй, влияние деда – приёмного отца Карины могло бы сформировать из его не податливой и слоистой родовой структуры экзотический шедевр, настолько талантливым человеком и педагогом тот был, но увы! Дедушки Венда нет в живых.
– Ты любил своего дедушку? – спросила Пелагея, подумав о том, что у людей бывает очень глубокая порой память, и они могут помнить самые ранние и даже первые годы своей жизни. Ответ ошарашил по любому. Оказывается, она не знала трагических хронологических дат чужой семьи.
– Как я мог его любить, если он погиб до моего появления на свет? – Он усмехнулся, вовсе не проявляя юношеской и такой естественной, казалось бы, неуверенности перед лицом явно старшей по возрасту женщины. Пелагея всматривалась в насмешливое, – поскольку неприветливое, – мерцание ярко-аквамариновых глаз молодого человека, и назвать его добрым или легковесным она бы не смогла.
– Чего же улыбаешься, если речь зашла о смерти твоего же дедушки? – она ощутила себя нешуточно задетой. И кем? Мальчишкой!
– Улыбка лишь дань вежливости, – ответил он, усилив картинную улыбчивость. «И чего пристала»? – так она расшифровала его подавляемое раздражение.
– К тому же всё произошло столь давно… – перестав улыбаться, он опять показался неодолимо привлекательным, не по возрасту серьёзным.
– Когда же? Карина ни словом не обмолвилась о том, что её отец погиб столь давно… Конечно, мы виделись с нею в последний раз… – она замолчала, поскольку виделась она не с Кариной, а с её мужем, то есть с отцом самого мальчика. Тот отчего-то не посчитал нужным даже словом обмолвиться о том, кто стал в своё время его ближайшим родственником. Или же старый Венд и не мог таковым родственником стать в силу того, что к тому времени отсутствовал в земном своём плане.
– Вы так просто про дедушку сказали или знали его? Моя фамилия Венд. Рудольф Венд. Вообще-то, у меня два имени. Мой отец продолжает называть меня детским именем Радослав.
– Венд? Почему же не Паникин? Как твой отец мог не дать тебе свою фамилию?
– Я сразу понял, что вы что-то обо мне знаете. Вы как-то уж пристально следили за мною с самого начала. Да, Ростислав Паникин – мой отец. Но я живу сам по себе. Даже мать мне почти посторонняя. Я редко к ней приезжал в свои выходные дни из школьного городка.
– Так у вас тут ритуал прощания со школьной порой? То-то я смотрю, все такие нарядные. И что же ты? Будешь космодесантником, как был в своё время отец? Ростислав… – она не без усилия произнесла имя, не произносимое вслух столько уже лет.
– Нет. Я поступил на отделение геологической разведки с перспективой выхода в глубокий Космос впоследствии.
– Ты, я смотрю, не любитель